Почему «Юморист» не провалился

Первый уик-энд проката режиссёрского дебюта Михаила Идова завершился заголовками на пацанских сайтах: «Юморист провалился», «Кинотеатры отказываются его показывать». Скептиков вряд ли переубедило даже эмоциональное пояснение продюсера Артёма Васильева, написавшего, что авторский фильм без звёзд и не должен был собрать необходимые для возврата бюджета деньги (пока он собрал 10,5 млн рублей). Продюсер «Юмориста» не скрывает суммы, потраченной на картину. В комментарии Киноафише он говорит: «Наш фильм, безусловно, не самый дешёвый — он стоит 78 млн рублей. Бюджет складывается из гранта Минкульта (эти деньги невозвратные. — Прим. ред.) — субсидии на дебют, которая выделяется для того, чтобы режиссёр мог снять свой первый фильм. Дальше у нас есть грант Eurimages (Европейский фонд поддержки кино. — Прим. ред.), миноритарный чешский грант. И есть латышский кэш-рибэйт. Плюс частные деньги сопродюсеров, но они как раз небольшие и возвращаются за счёт разных типов продаж».

Из слов Васильева следует, что «Юмориста» можно было вообще не прокатывать. То есть, возврата вложенных денег не требуется – вполне известная в мире схема при работе с авторским кино. Продюсер подтверждает: «Мы могли окупить фильм, не выпуская его в прокат. На экономику фильма это никак не влияет. У нас есть продажи фильма в России (как цифровые, так и телевизионные) — ими занимается компания All Media, есть мировая сэйлз-компания, которая занимается продажей прав на других территориях. В ряд стран фильм уже продан. После Берлинского рынка к фильму есть большой интерес. Плюс есть VOD-партнёры ivi в России».

Редкий в русском артхаусе и необычный хайп накануне выпуска (от клипа Фэйса до похода Идова в шоу Дудя) в итоге сработали против картины, потому что создали у массовой аудитории представление о грядущем блокбастере, который обязательно взлетит куда-нибудь в область первой пятерки, наступая на пятки условному «Марвелу». Голд он май рист, я юморист. Артём Васильев подтверждает, что затраты на такое продвижение были практически нулевыми: «Люди помогали нам, потому что им нравилось кино. Так получилось, что медийный интерес был очень большой. И многие решили, будто мы должны что-то собрать. Почему они так решили? Ни я, ни Миша Идов никому не обещали ничего собирать. Почему журналисты решили, что маленький фильм без звёзд, без поддержки телевидения, без промо-бюджета и телевизионной рекламы должен собрать огромные деньги?»

Между тем, по сборам на первых выходных картина обошла успешную в своем сегменте «Кислоту» Александра Горчилина (8,5 млн) и немного не дотянула до ещё более успешной «Истории одного назначения» Авдотьи Смирновой (14,5 млн). «Лето» Кирилла Серебренникова по сценарию того же Идова и его жены Лили стартовало с 25 млн, но и факторов, генерирующих аудиторию, у него было несопоставимо больше (легендарные герои, арестованный режиссёр, участие в конкурсе Каннского фестиваля).

Рекомендации кумиров поколения YouTube — Дудь, Фэйс, Поперечный — поместили «Юмориста» в контекст современного российского интернет-стендапа, выросшего из постсоветского КВНа под очевидным влиянием американского формата. Но фильм связан с обеими традициями не напрямую, и ожидания «аудитории Дудя» при встрече с проектом вряд ли могли оправдаться. Хотя смешного в картине немало, поржать тут явно не над чем.

Сын эмигрантов Михаил Идов, двухъязычный литератор, одинаково успешный в обеих языковых стихиях, в силу биографии занимает уникальное положение между двух культур — российской и американской. Странноватый, на первый взгляд выбор, героя — «писатель-сатирик» на излете существования СССР — и есть тот уникальный вклад одного автора в общий поток исторической рефлексии, которой сегодня слишком мало на наших экранах и которая так бессовестно подменяется шапкозакидательством в духе «Движения вверх» или «Т-34».

Идов сделал то, что мог сделать только Идов: «Юморист» — это фильм о конце советской цивилизации, снятый с точки зрения советского еврея, то есть человека, выросшего в ситуации социальной депривации и выходящего из этой депривации при помощи смеха.

Сатирик Аркадьев — человек из поколения, уезжавшего в эмиграцию в конце семидесятых или сразу после перестройки; его маленькая дочь — ровесница режиссёра, а сын-подросток — ровесник исполнителя главной роли Алексея Аграновича. Сыгравшая жену героя Алиса Хазанова однажды на съёмках, глядя в монитор, заметила: «А, так я же играю собственную маму!».

Как человек, находящийся между, Идов увидел корневую связь советского эстрадного юмора и американского стендапа. Связующее звено — фигура еврея; географически оба направления происходят с одних и тех же территорий, из черты оседлости времен царской империи. Те, кто уехали ещё до революции, стали основателями Голливуда и звёздами первых камеди-клабов; те, кто остались, вышли на сцены ДК и под софиты в передаче «Вокруг смеха». Знаменитый «одесский юмор» — всего лишь эвфемизм «еврейского».

«Юмор XX — это еврейская вещь, и в Америке, и в России, — говорит Идов, — Весь качественный юмор в XX веке про то, как научиться жить с ужасом и хаосом. Это естественная реакция слабого на террор сильного. Место, где родился американский стенд-ап — "борщевой пояс", borscht belt, сети пансионатов под Нью-Йорком. До изобретения пассажирской авиации люди не ездили в тёплые края в отпуск, они ездили в пансионат, в горы. В этих пансионатах выступали еврейские комики для преимущественно еврейской аудитории. Оттуда вышли такие люди, как Морт Сал, который в своё время начал заказывать шутки юному Вуди Аллену». В финале «Юмориста», попав в баню после номенклатурного банкета, Аркадьев, высмеивая жену хозяина, по определению самого Идова, «единолично открывает» непредставимый в СССР и популярный в Америке жанр «твоя мама такая толстая» (не чуждый, кстати, и русскому баттл-рэпу).

Хорошо понимая идеологические сдвиги, происходящие сегодня в Голливуде (см. его разъяснения по «Оскару» в эфире «Эха Москвы»), Идов с очевидным удовольствием занимается стилизацией, обходя запрет на неполиткорректный (или просто устаревший) тип юмора, произнося сексистские или шовинистические шутки от лица персонажей, в начале 1980-х годов воспринимающих сексизм и шовинизм как норму; часть российской аудитории считывает только первый пласт и смеётся над ними, как будто находится на концерте условного Задорнова.

Но когда все шутки про еврейского космонавта Малкина уже произнесены, дело принимает слишком серьёзный оборот.

Идов-писатель любит использовать сквозной лейтмотив, доводя его до абсурда; в его книге Dressed Up for a Riot — о жизни гламурной Москвы на фоне Болотных протестов — как чёртик из табакерки с определенной периодичностью выпрыгивает it-girl Ксения Собчак, на последних страницах возникающая уже как кандидат в президенты этой удивительной страны. Фоновые новости про космический корабль «Тополь-М» и шутки про космонавта Малкина (который взял в полет диплом и загранпасорт, чтобы бежать, как сделал бы на его месте любой еврей) оборачиваются внезапным, как у Гоголя в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», перелётом героя в иное пространство — на Байконур, для экстренной связи с терпящим бедствие космическим кораблём.

Аркадьеву около двадцати в день полета Юрия Гагарина; неуютное подземелье ЦУПа с обшарпанными стенами и старым микрофоном — всё, что осталось от советской мечты о космосе и советской цивилизации. «Космос — метафора монументального советского достижения, — говорит Идов, — Но при этом это очевидная метафора изоляции и одиночества, образ человека в открытом космосе. Космонавт Малкин, который провёл 3 часа 20 минут в открытом космосе (героиня Алисы Хазановой говорит: "Интересно, что он в этом открытом космосе делал? Просто болтался?"). Это одновременно торжество официозного Советского Союза, а с другой — на ваших экранах каждый вечер в программе "Время" густо валит метафизика одиночества и смерти».

В некотором смысле проблема «Юмориста» — это проблема экранизации «Анны Карениной»: зритель ждёт историю любви, но если брать текст Толстого целиком, то истории любви не получится, получится долгая дорога в ад, по которой мало кто хочет следовать за героями. Публика шла на комедию, стилизованную как «Мэдмен», а попадают на трагикомическую вариацию «Соляриса», где космонавты — сплошь евреи из дурацкого анекдота.

В открытом космосе, как известно, никто не услышит твой крик.