«Начало»: Рецензия Киноафиши
То, что кино своим существом воспроизводит структуру сновидения, было понятно с самого начала. Возможно, братья Люмьер, двигавшиеся в сторону того, что более-менее успешно можно назвать реализмом, и не подпускали близко к сознанию такую мысль, однако уже их великий современник Жорж Мельес, бескомпромиссно пошедший в прямо противоположную сторону, прекрасно знал, в какую стихию погружается посетитель синематографа. Кристофер Нолан – как всякий истинный гений – не удовольствовался воспроизведением общеизвестного: он показал архитектонику сна, каковым является кинематограф, обнародовал сам процесс конструирования сновидений и довел его до конца. В конце мы понимаем, что между реальностью и сновидением (или, если угодно, реальностью и кинематографом) нет вообще никакой сколь-либо надежной границы: уровни сна – сновидения внутри сновидений – встроены друг в друга как матрешки, образующие бесконечный лабиринт вглубь подсознания. Собственно, никакого конца, строго говоря, уже нет, как нет и начала: оказываясь на территории сна, мы никогда не помним, с чего начался сон, поскольку он всегда уже продолжен, продлен, то есть безначален. Проснуться (= выйти из кинозала = покончить с собой) означает «погрузиться» или «всплыть» на следующий уровень, сконструированный архитектором Ариадной. И то движение, которое совершает группа продленного сна у Кристофера Нолана, есть вечное движение внутри замкнутого, но бесконечно расширяемого пространства. Проснуться в собственном смысле слова – невозможно, как невозможно в собственном смысле слова прервать сеанс и выйти из кино.
«Когда мы спим, наш мозг способен практически на всё». Этот тезис не просто обеспечивает героям фильма успех их предприятия: превратить бизнес-стратегию в эмоцию и внедрить ее в сознание наследника могущественной корпорации-конкурента. Этот тезис обеспечивает героям фильма гораздо более мощный и значимый успех: внедрение в сознание зрителя идеи (мысли) о том, что данный конкретный мир, например мир на экране, нереален, – позволяет запустить бесконечно развертывающуюся паразитическую цепь сомнения. Выходя из зала (или, точнее сказать, полагая, будто он выходит из зала), зритель подвергает сомнению уже следующий мир – тот, что шумит за стенами кинотеатра. Разумеется, этот мир также не выдерживает никакой проверки на реальность. Начало (рождение) абсолютно скрыто от нас, оно – вне памяти и сознания, а ведь вспомнить начало как раз и означает прорваться к реальности. И если подобный прорыв невозможен (естественно, он невозможен), остается лишь переходить в новую, по-иному застроенную зону сновидения (вплоть до лимба – «недостроенной зоны сна», «чистого, бесконечного подсознания» – и, если так можно выразиться, обратно), всякий раз убивая себя внутри зазеркального лабиринта. В этом смысле все человеческое существование совершается внутри кинотеатра: мы не помним, как туда зашли, но по ходу движения – из зала в зал, от сюжета к сюжету, от декорации к декорации – всё яснее убеждаемся, что выйти оттуда невозможно.
Vlad Dracula
