«Прорыв»: Рецензия Киноафиши
В российском кино мало фильмов об Афганистане и еще меньше о Чечне. Для тех немногих, кто брался пока за чеченскую тему (от афганской она практически ничем не отличается), сама эта тема – великолепная лакмусовая бумажка, выявляющая не столько даже тип режиссуры, сколько сам духовный склад создателей. Для Алексея Балабанова в «Войне» кровавые Марсовы забавы прежде всего дело настоящего мужчины. Сильный мужик без страха, упрека и рефлексии, питаемый отеческой «кровью и почвой», – вот герой нашего уже не такого смутного, но все еще очень мутноватого времени. Федор Бондарчук в «9-й роте» (изображающей Афган, но явно держащей в прицеле Чечню), долго путаясь в душевных переживаниях героев и откровенно надуманных символизациях вроде отождествления грубой казарменной нимфоманки с античной богиней, в середине фильма выруливает к генетически предопределенному батальному живописанию – и уж тут с лихвой наверстывает упущенное, обрушивая на зрителя всю мощь и красоту доведенной почти до священнодействия исступленной мясорубки. Виталий Лукин, до этого снявший бесцветный и бесцельный боевик «“Черная акула”», в «Прорыве» выстраивает практически беспримесный героико-патриотический жанр, и визуально и духовно ориентируясь на определенную категорию батальных фильмов о Великой Отечественной. Взяв за основу историю 6-й роты 104-го гвардейского парашютно-десантного полка Псковской дивизии ВДВ, вступившей в 2000 году в неравный бой с намного превосходящими ее по численности чеченскими формированиями в Аргунском ущелье, авторы «Прорыва» предельно четко формулируют свой предмет: русский подвиг. Путин на экране телевизора, последние слова десантников, вызывающих огонь на себя: «Слава России!», монументальные, с широко расставленными ногами фигуры героев на фоне желто-красного заката в финале, где чувствуется рука одного из художников-постановщиков Зураба Церетели, – все это явный гимн национальному величию, но национальному не в почвенническом смысле, как у Балабанова, а в государственном (именно к этой корневой традиции обращены слова звучащей в самом начале песни, где фигурируют хлеб и храм). Даже неуклюжие наивно-жалостные вставки с тонущими в выбеленном свете возлюбленными бойцов, которые частенько терзают напрямик зрительскую душу после гибели того или иного персонажа, с потрохами принадлежат героико-патриотическому кинематографу, обожающему подобные мелодраматические паузы в возвышенном месиве войны. Из общего тона выбивается только скоморошеский вставной цирковой номер а-ля Крис Такер, ради которого зачем-то распилили один из боевых эпизодов.
Впрочем, время от времени авторы «Прорыва» переключаются в несколько иной жанровый режим. Пытаясь психологически дифференцировать вражескую сторону, превратить чеченские отряды из абстрактной силы, из толпы безликих типажей в собрание отличающихся друг от друга персонажей, можно даже сказать, личностей, сценаристы и режиссер выстраивают необычную для такого рода кино драматическую линию. Встреча командира роты десантников с полевым командиром чеченцев принимает неожиданный оборот, когда выясняется, что оба учились в одной военной академии и вместе воевали в Афгане. Оба одновременно погибнут от пуль прибалтийской снаперши, которая через несколько секунд повиснет окровавленной летучей мышью в ветвях скрывающего ее дерева, а отдавший приказ о двойном убийстве другой полевой командир, неврастеник и героинист, будет застрелен своим старым проводником, не желающим, чтобы Аллаху служили безумные и беспощадные шакалы. Столь изящный и глубокий психологический поворот особенно интересен, если учесть, что весь остальной сценарий непреклонно прост и прямодушен: авторы слишком много значения придают красивым героическим жестам, в то время как материя войны – не подвиг, а кровавая работа, подчиняющая себе человека и ставящая его в ситуацию предела, отчаяния, смерти, самозабвения и спасения, если угодно; здесь нужен иной язык: иные слова и иные образы. С другой стороны, такая демонстрация психодуховного разнообразия во стане горских воинов выступает косвенным свидетельством (правда, здесь пока еще слишком косвенным) известного факта: война в Чечне – это не конфликт русских с чеченцами или даже сепаратистов с федералами, хотя второе чуть ближе к истине; чеченский излом – это столкновение множества самых разнообразных финансовых, политических и геополитических интересов: геополитических в том смысле, в каком мировой наркотрафик служит синонимом и движущей пружиной современной геополитики. Строго говоря, речь идет не о войне как таковой, а об адском плавильном котле, который еще ждет не только своего государственного переплавщика, но и своего кинорежиссера.
Vlad Dracula
