«Ван Гоги»: Рецензия Киноафиши
Когда Марк был маленьким, его отец, знаменитый дирижер Виктор Гинзбург (Даниэль Ольбрыхский), разыгрывал перед ним сценки с участием самодельного веревочного человечка. Правда, папу мальчик видел редко – тот все время пропадал на гастролях. Взрослый Марк (Алексей Серебряков) мастерит из веревок инсталляции. Как художник он не слишком успешен и периодически посматривает на свое творчество совсем с другими целями: из веревок отлично сооружаются не только арт-объекты, но и висельные петли. Героя мучают ужасные мигрени. Их причина – загнанная в черепную коробку игла: по словам отца, так от младенца Марка пыталась избавиться его собственная мать. Ее герой помнит очень смутно.
Узнав о смерти мачехи, которая была замужем за Виктором целых сорок лет, Марк едет к отцу в Ригу и находит его не в лучшем состоянии. Маэстро по-прежнему купается в восторгах публики, одевается с иголочки и водит дорогую машину, но у него трясутся руки и время от времени случаются странные приступы. Диагноз врача неутешителен: это не болезнь Паркинсона, течение которой можно замедлить, а быстро прогрессирующая деменция. У отца и сына остается совсем мало времени, чтобы распутать узлы семейных тайн и разобраться в отношениях, отягощенных вечным прессингом со стороны одного и глубокой недолюбленностью со стороны другого.
В сценарии Сергея Ливнева изначально фигурировали мать и сын, но найти российскую актрису зрелых лет, которая не побоялась бы сыграть постепенное угасание тела и разума, создатели фильма так и не смогли. В итоге им пришлось рассматривать мужчин, и роль ушла польскому мэтру Даниэлю Ольбрыхскому – актеру Вайды и Кесьлёвского. Его экспрессивный дуэт с Серебряковым – настоящий актерский мастер-класс и лучшее, что есть в картине. В российском кино давно не было образов такой эмоциональной мощи и выразительности. Персонажи выворачивают друг перед другом души, и зрителю видно каждый их изгиб, каждую складочку на израненной поверхности, каждый кровоточащий надрыв.
Сергей Ливнев утверждает, что в «Ван Гогах» много личного, но мало чисто автобиографического. Хотя от проведения параллелей все равно трудно удержаться. Ливнев - выходец из семьи кинематографистов и сын режиссера-документалиста Марины Голдовской. Уж он-то точно знает, что такое жить с талантливыми родителями, чье существование полностью поглощено творческой работой.
Сам постановщик – фигура для отечественного кинопроцесса необычная. Ливнев был автором сценария легендарной «Ассы» Сергея Соловьева, в 90-е дебютировал в режиссуре формалистскими экспериментами «Кикс» и «Серп и молот» (в последнем юный Алексей Серебряков играл крестьянку Евдокию, которую путем операции по смене пола превращали в бравого парня-метростроевца Евдокима – натурщика для памятника «Рабочий и колхозница»). В 2000-е продюсировал второсортные комедии («Гитлер капут!», «Ржевский против Наполеона», «Служебный роман. Наше время») и вот теперь, почти четверть века спустя, вернулся в режиссерское кресло.
Картину впервые показали на фестивале «Кинотавр», и уже тогда в рецензиях часто мелькало слово «старомодный». Ливнев в интервью честно признает: да, это «папино кино», и эксперименты с формой его как постановщика совершенно не интересуют. «Ван Гоги» - разговор об отцах и детях без постмодернистской иронии. История о том непростом периоде, когда родители из жизненной константы превращаются в переменную: раньше это ты был беспомощным, а они – всемогущими, а теперь все наоборот. Как в детстве, но наоборот. И где-то там вдали уже маячит их уход, а ты к этому не готов и никогда готов не будешь.
Эту универсальную коллизию Ливнев наряжает в шекспировские одежды, сооружая ей роскошный шлейф в виде гениальности отца и порожденных этой гениальностью несчастий сына. Герой Серебрякова, воспитанный во лжи и придавленный бетонной плитой отцовского эгоизма, в 50 лет так и не научился выстраивать с окружающими близкие отношения и вынужден беспомощно наблюдать за тем, как в кадре мимо него один за другим проходят люди, чья благополучная жизнь могла бы стать его жизнью. Лишь в финале, проясняющем загадочное название фильма, Марк наконец-то начнет улыбаться и обретет если не счастье, то душевный покой.
Ливнев прав: в термине «папино кино» нет ничего обидного. Нынешний российский кинематограф вообще слишком долго пребывал в статусе безотцовщины. У немногочисленных режиссеров 90-х были предшественники в виде советских мастеров, а вот у постановщиков 2000-х в графе «отец» в силу экономических, социальных и политических обстоятельств стоит жирный прочерк. И дело даже не в возрасте. 54-летний Ливнев не намного старше главных творцов патриотических киномифов современности - тех, кто снимает про «деды воевали» и «деды забивали». Но все они начинали уже в нулевые годы, когда формировалась нынешняя система господдержки кинематографа, приветствующая монументальное и отрицающая камерное («Ван Гоги» - что очень симптоматично - одобрения не получили и снимались за пределами России, в Израиле и Латвии).
Многие из тех, кто стартовал в профессии в конце 80-х – начале 90-х, либо не дожили до наших дней, либо преждевременно сошли с творческой дистанции. А ведь «папино кино» - это не только трамплин, от которого отталкиваются молодые и дерзкие. Киноотцы способны разговаривать со зрителем по душам без нахальства и глупых шуток. Киноотцы дают роли мечты актерам, которых в силу возраста списывают со счетов (в «Ван Гогах» блистают не только Серебряков с Ольбрыхским, но и Наталья Негода, Светлана Немоляева, Ольга Остроумова и особенно – Елена Коренева). Наконец, киноотцы – это те, кому уже не нужно самоутверждение. Они отважно смотрят прямо в вечность.
Ксения Реутова
