«Шекспиру и не снилось»: Рецензия Киноафиши
В 1-й сцене III акта самой знаменитой из шекспировских трагедий принц Гамлет наедине с самим собою исследует вопрос о загробной драматургии сновидений: «…Умереть, уснуть. – Уснуть! / И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность; / Какие сны приснятся в смертном сне, / Когда мы сбросим этот бренный шум…» Известный сценарист-комедиограф Владимир Зайкин и переписавший его сценарий режиссер Алексей Зернов решили показать въяве, что могло бы (или, вернее, не могло бы) присниться покойному старине Шекспиру; градус яркости и насыщенности таких сновидений первые счастливчики смогли оценить уже на премьере, организованной компанией «КАРО Фильм».
Конечно, создатель принца Гамлета, воззрись он из гроба на то, как Джульетта бросает Ленского и возвращается к Яго, мог бы и повеселиться от души, благо что сам в ранних своих пьесах любил создавать многослойную комедийную путаницу. Однако вряд ли он оценил бы стиль данного произведения, слишком уж отдающего капустником, сваренным из понарошечной приблатненности и провинциального гротеска. Для этого комедийного мюзикла о похождениях в 1870-х годах в вымышленном уездном русском городке Костомары трио воришек, принятых за актеров и вынужденных играть «Отелло», характерны чрезмерная нарочитость во всем – в словах, жестах, поступках – и максимальная приближенность к формату телешоу (недаром фильм стал сайд-проектом четверых участников «Моей прекрасной няни»), так что временами даже слегка ожидаешь закадрового смеха или чего-нибудь в том же роде. Разумеется, скрупулезное воссоздание исторических реалий не входило в намерения авторов, с ухарским размахом рисующих особенности национальной антрепризы (про антрепризу, практически задушившую своими метастазами современный российский театр, весьма удачно выражается директор костомарского храма Мельпомены в исполнении Юрия Стоянова: из актеров, этого подлого народишки, самые вонючие, говорит, – гастролеры, а уж из гастролеров наиболее мерзкие – московская шушера). Анастасия Заворотнюк отплясывает на крыше кареты, распевая перед шутейными лесными разбойниками: «Эх, мать-тюрьма, ну и что ж? / На гоп-стоп меня не возьмешь!», а персонаж Бориса Смолкина почему-то крестится слева направо – не иначе как из тайной симпатии к католичеству. Однако наиболее, вероятно, соответствует обстоятельствам места и времени финальный музыкальный номер, представляющий собою нечто, пожалуй, среднее между r’n’b и хип-хопом…
Впрочем, время от времени в этом шекспиршестве духа всплывают и другие мотивы, не имеющие отношения к слегка архаизированному «русскому шансону». Например, одна из песен, исполняемых Сергеем Жигуновым, совершенно однозначна стилизована под щемяще-романтичную поэтику «Гардемаринов». Более того, Зернов иногда пытается переключить регистры и стать серьезным, обобщить какой-нибудь некомедийной мизансценой предыдущие репризы (кульминация этого метода – романс в исполнении Заворотнюк), чем выдает подсознательное – а может, и вполне осознанное – желание повторить успех Рязанова. Ведь именно Рязанов, по крайней мере до того как в середине 90-х ему изменили вкус и золотое чувство меры, умел из общепонятных в своей простоте, обыденно-смешных ситуаций извлечь если и не философский корень, то уж точно густую социально-психологическую эссенцию. Слишком многое выдает в картине о неслучившихся сновидениях Шекспира ориентацию на «О бедном гусаре замолвите слово», самый великий из рязановских фильмов; правда, ориентация эта являет уже иронию в квадрате, когда пародируется не только гусарский водевиль, но и пародия на него, причем пародируется в данном случае крайне простодушно и незатейливо. Как бы там ни было, для автора данных заметок лучшим созданием Зернова по-прежнему остается написанный им вместе с Геннадием Островским сценарий к фильму Сергея Урсуляка «Сочинение ко Дню Победы»: по крайней мере, ирония там была несопоставимо более высокой пробы.
Vlad Dracula