«Константин: повелитель тьмы»: Рецензия Киноафиши

В переводе названия фильма – Constantine – как «Константин: Повелитель тьмы» нет ни единого слова правды. Во-первых, никакого «повелителя тьмы» в заглавии не наблюдается, что вполне естественно, ибо повелитель тьмы – не кто иной, как Люцифер, герой же Кеану Ривза в некотором роде его антипод; во-вторых, Constantine – фамилия, а не имя главного героя, и читается она «Констентайн», зовут же центрального персонажа картины Джоном (это нетрудно заметить вследствие частой эксплуатации «бондовской» формулы: «Констентайн. Джон Констентайн»). Так что можно смело констатировать (учитывая предыдущее, я бы даже сказал, константировать), что доблестные российские прокатчики по своему обыкновению всё напутали, а там, где не напутали, просто элементарно приврали. Ну-с, теперь, собственно, к делу. Творение клипмейкера Бритни Спирс Фрэнсиса Лоуренса выгодно отличается от безгранично тупых «Блэйдов» и «Хеллбоя» (я уж не говорю про «Ван Хельсинга»), претендующих на лавры готического комикса, но на самом деле сводящихся к слегка матризованной брутальной молотильне с жалкими потугами на юмор. Для начала хорошо уже то, что Лоуренс не нарядил Кеану Ривза в кожаный плащ и черные очки, ибо в противном, очень противном случае это слишком напоминало бы тот-фильм-чье-название-не-произносится. Показать только ад, не показывая рая, – тоже светлая мысль, поскольку несложно представить, каким явился бы рай в голливудском изображении. Хороши и экспрессионистские раскадровки, воплощенные в клиповом монтаже: смена крупного плана руки, выбрасывающей из машины сигарету, панорамой с черной фигурой Ривза, пересекающей внутренний двор, и т. п. Констентайн циничен, интеллектуален, остроумен, непрерывно курит и сравнительно редко дерется (хотя и может иногда съездить демону по морде, если не помогают сирийские кресты и заговоренные амулеты), а это многое извиняет. Еще одно достоинство картины – довольно-таки продуманный и нестандартный сюжет плюс осмысленные диалоги, что в комиксах бывает нечасто. Сложнейшая финальная комбинация с имитацией самоубийства ради прихода Люцифера, долженствующего остановить руку архангела Гавриила, решившего очистить человечество для Божественной любви адским ужасом, которую тот занес над телом медиума, чтобы извлечь в мир сына сатаны Маммона, – превосходна. Блистательная Тильда Суинтон в роли Гавриила (подобные метаморфозы, кажется, вообще лучше удаются женщинам: вспомним Розалинду Челентано в роли дьявола в «Страстях Христовых») и внутренне, и даже внешне похожа на неотмирно-отрешенного и холодно-ироничного Дэвида Боуи в «Голоде» и «Человеке, который упал на Землю», а суетливо-балаганный Люцифер, лишенный рогов, копыт и дешевой спецэффектной атрибутики, больше всего напоминает услужливо-льстивого князя мира сего из кинофрески Мориса Пиала «Под солнцем Сатаны». Но самое привлекательное в «Константине» – тотальный черный юмор, проникающий раковой опухолью в легкие главного героя и сочащийся цинизмом и желчью из диалогов и мизансцен. Когда персонаж Ривза вопиет к небесам, за что ему послано наказание в виде опухоли: потому ли, что недодал пять долларов нищему, или потому, что в юности пытался покончить жизнь самоубийством, или по причине того-то, и того-то, и того-то, небеса отвечают ему: а нечего было по 30 сигарет в день выкуривать! Сродни этому и милые привычки Джона Констентайна: в ответ на мольбы указать путь указывать на дверь, а также демонстрировать средний палец демонам, изгоняемым в ходе процедур, заимствованных из «Экзорциста» (заимствования эти начинаются с обряда над терзаемой девицей, привязанной к кровати, и заканчиваются финальной процедурой, где юный помощник главного героя летально зашвырнут в потолок); fuck, медленно и с издевкой показуемый сатане во время вознесения на небеса, – это, скажу я вам, посильнее «Фауста» Гёте. Разумеется, демоны слеплены довольно примитивно, мифология фильма в теологическом, так сказать, смысле еще сыра и местами откровенно нелепа, магические амулеты, как всегда, переоценены, а сила веры, напротив, недооценена, хотя в миттельшпиле и будет звучать довольно интересный диалог о соотношении веры и знания. Разумеется, спецэффекты в «Константине» слишком настырные и бойкие, чтобы стать произведением искусства или хотя бы путем к нему (как то было в готических фантазиях Тима Бёртона). Но определенно можно сказать, что «Константин» – более-менее вменяемый и вполне творчески сделанный комикс с цинически-эстетскими замашками, что уже немало для погрязшей в однообразии и самоповторах индустрии. Vlad Dracula