«Шрэк-третий»: Рецензия Киноафиши
17 мая прошла петербургская премьера «Шрэка Третьего», организованная сетью кинотеатров «Каро Фильм» в «Варшавском экспрессе». В пресс-конференции, данной по этому торжественному случаю, приняли участие Сергей Лазарев, озвучивавший нового персонажа – принца Арти, по ходу фильма превращающегося в короля Артура, и представитель Universal Pictures, а также сам заглавный герой картины. Последний, однако, на всем протяжении беседы хранил молчание, лишь иногда вальяжно приобнимая коллегу-принца, вследствие чего выяснить, был это непосредственно Шрэк либо же загримированный под него дублер, журналистам так и не удалось.
Третья часть американского пособия по решению огрвопросов занята, если отбросить идеологические общие места, о коих ниже, по большому счету одним – разработкой статуса сценической реальности внутри реальности кинематографической, то есть некой искусственной реальности второго порядка (и совершенно не важно, отдают себе в этом отчет авторы фильма или не отдают). Опус начинается с представления, которое дает перед полукабаретной-полуклубной публикой бездарный злодей принц Чарминг, скачущий на деревянной лошадке на фоне воспроизводимого крутящимся задником пейзажа. Заканчивается же «Шрэк Третий» многослойным сценическим действом, где каждый из этапов борьбы добра и зла – разворачивающейся в действительности, которую запихнули на подмостки, – сперва оглашается бряцанием оружия, кое соседствует с шумом передвигаемой бутафории, а затем превращается в турнир драматических реплик. Вместо того чтобы действовать, персонажи втягиваются в спектакль, проговаривая при помощи идеологических клише те вещи, которые нужно делать непосредственно: например, взять меч и пролить кровь, даже если в жилах течет болотная жижа. В сущности, зеленый герой побеждает не тогда, когда освобождается от цепей, а гораздо раньше, когда метко замечает, что худшая мука – смотреть на игру принца Чарминга. Победа риторическая оказывается важнее победы в бою. Поэтому-то лучшая шутка в фильме (хотя и слишком быстрая для того, чтобы зритель смог как следует ее разглядеть) – тот микроэпизод, где принц-«спаситель» вдохновенно крушит игрушечных «злодеев» и под возглас о победе над чудищами срубает голову нежной и беззащитной фанерной косуле.
Весь фильм авторы с большим или меньшим успехом высмеивают сладостные диснеевские штампы, но когда в финале события переносятся на импровизированную сцену с закованным в цепи огром в качестве реквизита, принц Арти произносит невыносимо сладкую и банальную речь, переполненную хорошо известным пафосом: будьте самими собою, а поскольку все вы в душе хорошие, так станьте же наконец хорошими. И злодеи бросают свои мечи, топоры, крюки, алебарды или что там у них вместо утерянных конечностей и начинают лить парфюмерные слезы по поводу того, что на самом деле они любят выращивать цветочки и мечтают открыть SPA-салоны. Столь фальшивые и педагогичные сантименты плохо вяжутся с ироничным постмодернистским принципом выборки персонажей из произведений разных эпох и стилей, а также с брутально-скабрезными шуточками, которых во второй серии настолько хватили через край, что в третьей пришлось идти на попятную: считаясь с приличиями и цензурой, авторы вырезали некоторые первоначальные варианты реплик, дабы не превращать детский мультик в анимационный аналог «Очень страшного кино» (почесывание задницы и фонтаны зеленой рвоты, правда, остались, но, с другой стороны, нельзя научить изяществу и элегантности людей, чей юмор десятилетиями затачивался под карнавальные образы телесного низа и выделений организма).
Вообще, третий фильм определенно мягче и нежнее первых двух. Даже весеннее буйство красок заменено здесь на сдержанную меланхолию осени. В некотором роде «Шрэк Третий» – это роман воспитания, где огр воспитывает юного принца, являя ему пример различных добродетелей. Здесь вполне удачно выбрана и староанглийская тема, которая, помимо подтрунивания над британской фактурой поттерианы, должна была внести определенный европейский лоск в сказочный сюжет. Другое дело, что тема эта оказалась разработана неудачно: грубое сравнение средневекового учебного заведения с современной американской школой (девушки-болельщицы с «метелками», неудобоваримый жаргон и пр.) свело на нет всю наметившуюся было игру. Пожалуй, лучше всего сценаристам удался образ Мерлина, гротескно соединившего в себе древнегреческого философа, индийского гуру и венского психоаналитика, хотя его кармическое лечение неврозов, несмотря на завидное богатство культурных ассоциаций, все же проигрывает более простому и в то же время более изящному, сделанному с почти монтипайтоновской «абсурдинкой» курсу наставлений одноименного персонажа в блистательнейшем мультфильме Вольфганга Райтермана «Меч в камне» (1963). К тому же в финале – невзирая на то что полубезумный чародей слегка напутал, оставив Кота с ослиным хвостом, Осла же с кошачьим, – оба героя являются зрителю в неповрежденном виде, а между тем режиссер не может по прихоти развязать то, что связал (пусть даже и незадачливый) волшебник.
Vlad Dracula
