«Призрачный гонщик»: Рецензия Киноафиши
Иконография дьявола в кинематографе обширна и многообразна. У Алана Паркера («Сердце Ангела») повелитель тьмы импозантен и всемогущ, у Мориса Пиала («Под солнцем Сатаны»), наоборот, являет верх плебейского подхалимажа. У Фрэнсиса Лоуренса («Константин») князь мира сего также балаганно-суетлив, хотя и не столь жалок, как в картине Пиала. У Нила Джордана («В компании волков») он театрально-саркастичен, у Мела Гибсона («Страсти Христовы») змееподобен, андрогинен и абсолютно неотмирен, у Фрейзера Кларка Хестона («Нужные вещи») старчески элегантен, рядится в джентльмены и при этом наглядно коллекционирует человеческие пороки на глазах у совращенных же им ко злу особей. Марк Стивен Джонсон, режиссер «Призрачного гонщика», удачно нашел свой образ дьявола: в исполнении Питера Фонды это великий хромец (как известно, Люцифер, будучи низвержен Богом, повредил при падении, так сказать, нижние конечности) классической актерской школы, почти бесстрастный, слегка ироничный и всегда сохраняющий достоинство, пусть даже оно и было когда-то отнято Вседержителем. Несмотря на нелепейший сюжет фильма, наивный, примитивный и попросту лишенный логики, такой сатана определенно пленил наше сердце, благо в этом и состоит его чертова работа. Так что мы, со своей стороны, готовы еще раз скрепить кровью пакт, уже однажды заключенный в обмен на вечную жизнь внутри нескончаемой и всепожирающей смерти.
Если в «Сорвиголове» Джонсон акцентировал внимание на социально-этической стороне дела (не самый стандартный ход для комикса), то стихия «Призрачного гонщика» – инфернальный адреналиновый драйв, дающийся режиссеру гораздо лучше, чем вымученный и пустопорожний сценарий. Николас Кейдж – с пылающим черепом вместо головы и огненным бичом-цепью – в буквальном смысле слова зажигает, оставляя после себя пламенеющие дорожки вперемежку с живописными урбанистическими руинами. Когда же к Призрачному гонщику возвращается его привычное человеческое лицо, мы видим образец высокой и героической сентиментальности, вообще присущей персонажам Кейджа и неустанно делающей их предметом зрительских симпатий. В данном случае и героизм и сантименты устремлены в сторону Евы Мендес, аппетитной смуглянки, не имеющей ни малейшего представления об актерской игре, зато так плотно затягивающей многочисленные пышные округлости в одновременно максималистские и минималистские костюмы, что, кажется, ткань вот-вот лопнет под напором неудержимо рвущихся на волю форм. В этом, надо полагать, основная романтическая интрига и состоит, потому что устаревшим еще в позапрошлом веке голубиным воркованиям под деревом не поверит в наше время даже семилетнее дитя.
Остальные участники данной демоноборческой эпопеи, как и героиня г-жи Мендес, никакого доверия не вызывают. Даже если закрыть глаза на совершенно дикую историю войны дьявола с собственным сыном (из которой удачно извлечена лишь снятая в духе Антониони сцена с попеременно зажигающимися и гаснущими фонарями вдоль темной аллеи), то и с закрытыми глазами легко ужаснуться происходящему, особенно же – падшим ангелам, проникшим в недра земных стихий: это не демоны, а уличная шпана, вместо жуткого адского величия демонстрирующая странный малобюджетный коктейль из хип-хопа и гоп-стопа. Под «малобюджетностью» я понимаю в данном случае не недостаток финансовых средств, а скудость интеллектуальных и эстетических инвестиций.
Vlad Dracula