«Рома»: Рецензия Киноафиши
Прежде чем подойти к сюжету фильма, немного предыстории. В сентябре 2013 года мексиканский режиссер Альфонсо Куарон, работающий в Голливуде, открыл Венецианский фестиваль «Гравитацией» и впоследствии получил за нее «Оскар». В 2014 и 2015 работающий в Голливуде мексиканский режиссер Алехандро Иньярриту получил «Оскар» за лучшую режиссуру два раза подряд — за «Бердмэна» (кстати, тоже фильм открытия Венецианского фестиваля) и за «Выжившего». И все эти три года подряд работающий в Голливуде великий мексиканский оператор Эммануэль Любецки получал за перечисленные фильмы Оскар как лучший оператор. А в 2017 работающий в Голливуде мексиканский режиссер Гильермо дель Торо победил на Венецианском фестивале, а затем и на «Оскаре» с фильмом «Форма воды». Год спустя он вернулся в Венецию в качестве председателя жюри и увидел новую работу своего товарища Альфонсо Куарона «Рим». Золотой лев был предсказуемо присужден Куарону, и теперь «Рим» считается едва ли не основным претендентом на «Оскар».
Короче говоря, последние пять лет в Венеции и на «Оскаре» правили бал мексиканские режиссеры. Они делали выдающиеся фильмы и закономерно побеждали. Но в этот раз вышла осечка: выдающийся мексиканский режиссер внезапно сделал очень плохой фильм. Правда, все равно победил, потому что на раздаче наград стоял другой выдающийся мексиканский режиссер. Вышло как-то некрасиво, но это не беда: история кино расставит все по своим местам сама. «Рим», скорее всего, будет очень быстро предан забвению. Но сейчас, в разгар наградного сезона, когда нас пытаются убедить, что фильм Куарона хорош, очень важно не дать себя обмануть. «Рим» — плох. Убедиться просто. Включаем Netflix и смотрим. Кстати, для протокола: Netflix не производил «Рим». Фильм снимали осенью 2016, а Netflix подключился в качестве дистрибьютора только в апреле 2018-го. Внимание! Далее подробно пересказывается сюжет фильма. Иначе трудно объяснить, почему это кино не работает. Итак, Мехико, 1970-е. Благополучный район под названием «Колония Рим». Здесь прошло детство Куарона, отсюда и название картины. Клео (непрофессиональная актриса Ялица Апарисио) работает служанкой в зажиточном доме, где живет семья: папа Антонио, мама София, четверо детей, бабушка Тереза и еще одна служанка, Адела. Но все это мы узнаем минут через шесть, когда Клео очень обстоятельно вымоет пол, чтобы на мокром кафеле отразилось небо и летящий самолет. Пол будут мыть так долго, а ходить по дому так обстоятельно, что возникнет подозрение, будто это имеет какое-то особое сюжетное значение. Но нет: это просто пустота. Та самая, антинарративная, стереотипная пустота из плохого артхауса, за который его не любит большинство зрителей.
Антонио регулярно уезжает из дома в Квебек — как он сначала скажет, на конференции (потом выяснится, что врет). А еще в доме живет пес, чья основная драматургическая функция — гадить на пол (как раз потому его и моют) и создавать из Антонио неповторимый художественный образ человека, вляпавшегося в собачьи какашки. В свободное время София и Адела ходят в кино со своими мужчинами. Лучше бы они этого не делали, потому что врезки великого чужого кино показывают, насколько слабо и некинематографично получилось у Куарона кино собственное. Сравнивать уровень киноэнергии приходится ни больше ни меньше с «Большой прогулкой» (в главных ролях — Бурвиль и Луи де Фюнес) и «Потерянными» (Грегори Пек). Впрочем, с этими картинами «Рим» связан лишь постольку, поскольку в детстве их смотрел сам Куарон. Стилистически его лента пытается быть похожей совсем на другое — на поздний итальянский неореализм. Строго говоря, даже на снятые позже «Сладкую жизнь» Феллини и «Рокко и его братья» Висконти. Да и называется она «Рим» (на испанском это «Рома», потому оставлено оригинальное произношение. – Прим. ред.), будто отсылая к соответствующим лентам Феллини, Росселини и Джузеппе де Сантиса. На самом деле, «Рома» Куарона никакой содержательной связи с Италией не имеет, а изображение, полученное с помощью передовой цифровой камеры Arri 65, настолько убого имитирует картинку Феллини и Висконти, что фильм начинает распадаться на составляющие с первых же минут. Простите: после первых же бессюжетных шести минут.
Обнаженный Фермин показывает своей подруге Клео приемы восточных единоборств с шестом. Очевидно, этот примитивно-фрейдистский образ символизирует половой акт. И правда, акт был половой: ведь вскоре Клео скажет ему, что беременна. Фермин немедленно сбежит и позже, когда его удастся найти, откажется признать ребенка. А найдут Фермина аж на целой тренировке по восточным единоборствам — чем дальше, тем более карикатурно начинает выглядеть символизм, которым пользуется Куарон. Картинка «под Феллини/Висконти», образность и темпоритм под Тарковского — и все это ради сюжета обычного латиноамериканского сериала про бедную служанку в богатом доме. Клео оказывается свидетельницей студенческого бунта и его жестокого подавления (Куарону надо непременно выйти на исторический масштаб), но тут у нее отходят воды, и она оказывается в больнице, где при помощи кесарева сечения (привет телемылу 1980-х) на свет появляется дочь (мертвая). «Дитя человеческое» в кульминации предлагало детский плач, и это было грубо, но хотя бы работало, а в «Роме» Куарон решил воздействовать на зрителя ровно противоположным способом. Получилось не менее грубо, но еще и не работает. Потому что совершенно понятно, что ребенок главной героине не нужен (ей попросту не на что его содержать, а осознать тягу Клео к материнству зритель не успел) и ни ее, ни ребенка не жаль, скорее, в этой сцене возникает неловкость. Надо переживать, а драматургической причины нет. Наконец, хозяйская семья отправляется на пляж, где Клео бросается спасать тонущих детей, хотя сама плавать не умеет. Тут уже выясняется, что она сама и не хотела никакого ребенка, а София сообщит детям, что разводится с Антонио (ведь он же покидал дом не ради конференций, как мы уже знаем, а героиня догадалась недавно). Все возвращаются домой. Клео затевает — нет, не мытье полов! — стирку, а в небе снова летит самолет.
Зачем Куарон решил снимать сам? Чем был плох трижды лауреат «Оскара» Любецки? На натуре все выглядит весьма культурно, а вот в интерьерах он поворачивает камеру так, будто это не Arri 65, а обычная камера наблюдения на заборе. Какая-то беда с черным цветом (и это не только дома — жаловались не проблемы с контрастом и зрители, видевшие фильм в Торонто). В этом году таких фильмов с нехваткой черного цвета было уже два: отечественный «Довлатов» и вот теперь «Рома». Для передачи ощущения эпохи мало отключить цвет! Необходима соответствующая оптика, определенное освещение – да много чего. Действие «Человека на Луне» Дэмьена Шазелла развивается ровно в то же историческое время, что и «Рома». Оператор Линус Сандгрен использовал целую гору разнообразных винтажных объективов, пленок и операторских приемов. Каково операторское решение Куарона? Какими операторскими приемами пользуется он? Да никакими — выключил цвет, вот тебе и винтаж. В какой момент и почему Куарону изменило чувство меры и вкуса? Сцена лесного пожара, по качеству мизансцены вроде бы достойная Тарковского и Германа, напрочь разрушена звенящей пошлостью: перед камерой оказывается мужчина с фактурным лицом и исполняет песню (в то время как у него за спиной люди отчаянно пытаются тушить огонь). Наступает 1970-й год. Момент с песней выглядит до того искусственно, претенциозно и нелепо, что трудно не рассмеяться. С этой секунды — а это ровно середина фильма — «Рим» начинает разрушаться, словно сон из «Начала». Карета превращается в тыкву, кучер — в крысу. Магия полностью улетучивается. Снова экран отдан той самой антинарративной, стереотипной и звенящей пустоте, которую можно трактовать миллионом способов и нельзя трактовать никаким. Именно поэтому зрители, в отличие от критиков, такую пустоту не любят.
Внезапно становится ясно: Куарон хотел сделать фильм о собственном детстве, но забыл, что собственное детство надо показывать собственными глазами. Именно это делал Федерико Феллини в «Амаркорде», Джузеппе Торнаторе в «Новом кинотеатре Парадизо» и «Малене», Терренс Малик в «Древе жизни». Ребенок, а не камера наблюдения, в центре «Иванова детства», «400 ударов», «Королевства полной луны». Совершенно неважно, какую интонацию выбирает режиссер, чтобы передать ощущение ностальгии. Это должно быть его собственное ощущение ностальгии, а не чужое. И уж точно не конъюнктура и не ощущение киноакадемиков или венецианского жюри. Искренняя история должна выглядеть искренне, интимная — интимно. Дети в фильме «Рома» — малозначительные второстепенные персонажи, даже функции. Толку от них в этой истории не сильно больше, чем от собаки. Нет, похоже, Куарон хотел сделать фильм под названием «Да здравствует Мексика!», который не удалось сделать самому Эйзенштейну. На экране выразительные портреты соотечественников, старинные автомобили, массовки, многослойные общие планы и гасиенды. Куарон впечатляет нас своими финансовыми и производственными возможностями, но все это вызывает восторг только у его друга дель Торо и у особо лояльных критиков. Ни в какой нерв эта картина не попадает. Сначала она скучна, затем карикатурна — а может быть, даже одновременно скучна и карикатурна. Фестивальным жюри и киноакадемикам случается ошибаться, идти на поводу у конъюнктуры и даже подсуживать. А вот истории кино — нет. «Рома» — далеко не лучший не главный фильм выдающегося режиссера Куарона. Несмотря на престижные награды (они у него уже были и будут), в творческом отношении это неудача, от которой в истории кино останутся лишь строчки в справочниках. Однако важную роль в культуре картина все же сыграла. Чтобы собаки не гадили в коридоре, как собака из «Рима», их надо выгуливать.
