«Перегон»: Рецензия Киноафиши

В «Перегоне», премьера которого состоялась 3 июля в кинотеатре «Аврора», Александр Рогожкин более чем органично продолжает ту линию, которую он вычерчивает (или гнет – кому как больше нравится) на протяжении последних примерно пятнадцати лет. «Перегон» – неспешная 127-минутная притча, где извивы и детали филигранного психологического рисунка характеров и судеб приводят к неизбежному философическому знаменателю (а равно, кстати говоря, и числителю), которым поверяется спокойная и ничего, кажется, не упускающая из виду рефлексия о человеческой природе. Вопрос смышленого мальчугана, зачем люди убивают друг друга, и ответ его деда, гласящий, что это слишком детский вопрос, раз взрослые не могут на него ответить, – потайной, хотя и нескрываемый, рефрен и несущая ось всей картины, несмотря на то что слова эти прозвучат лишь в самом финале.

Разумеется, в «Перегоне» так или иначе всплывают все основные рогожкинские мотивы. Здесь и традиционная национальная культура в роли последнего хранителя и оплота истины (в «Кукушке» простую и неоспоримую истину несла молодая саами, в короткометражке Sapiens, разделившей «Кукушку» и «Перегон», судьба цветка, впитавшая в себя немало человеческих судеб, была изъяснена посредством японской поэзии), и «мир величиной с почтовую марку» (выражение самого Рогожкина), и диалоги разноязыких и тем не менее понимающих друг друга героев, и даже гротескная транспортировка животного: авиапередвижения безымянной коровы в «Особенностях национальной охоты» плавно переросли в почти боевые вылеты поросенка Тарасика с Чукотки на Аляску и обратно. За сюжетным трагикомическим узором, сплетенным из долгих или мимолетных романов, танцев, смертей, анекдотов про чукчу, который нещадно молотит по гранате, потому что у него есть в запасе вторая, роз, отзвуков кровавой мясорубки 37-го и тяжелых контузий, вырастает полувымышленная-полудокументальная картина о жизни чукотского аэродрома 1943–1944 годов, куда американские летчицы препровождали с Аляски лендлизные истребители «Аэрокобра», которые затем уже советские летчики перегоняли на фронт. Вообще, если следовать букве истории, самолеты перегонялись с Аляски не американцами, а русскими, но Рогожкина гораздо больше интересует дух: озорной, как демонстрация классического российского деревенского туалета союзным авиасоколицам, и трагический, как перелом позвоночника выброшенного из самолета человека или затененные страхом глаза хрестоматийного интеллигента, прерванного на половине жизненного пути 58-й статьей. Этот дух может разродиться рельефно индивидуальными характерами в убедительной актерской рамке, будь то контуженный комендант аэродрома (Алексей Серебряков) – параноидальная смесь алкоголизма, горечи, злобы и нутряного вопля о гибели тысяч русских ребят, не дождавшихся открытия Второго фронта, или следователь НКВД в чине старшего лейтенанта (Кирилл Ульянов) – неожиданный сплав классической сталинской госбезопасности с явно превалирующим шерлокхолмсовским сыскным обаянием. Однако характеры – лишь материя искусства, рождающего в случае «Перегона» образы «воздушных рабочих войны»; главное здесь для Рогожкина – почему люди убивают друг друга (без всякой практической надобности) и почему в самые смешные и возвышенные моменты истории они все-таки этого не делают.

Vlad Dracula