«Другой»: Рецензия Киноафиши

Российские кинопереводчики все-таки очень интересные люди. Иногда изучать их повадки гораздо любопытнее, чем смотреть то, чтó они переводят. Вот отличный пример. В 1992 году, когда я еще только-только начинала увлекаться кино, Дмитрий Светозаров снял фильм под названием «Гаджо» – о странном и смешном человеке (его играл Сергей Бехтерев), который прибился к цыганскому табору. Собственно, «гаджо» по-цыгански и означает «чужак». Но на кассетах фильм вышел под названием «Чужой», и многие путали его с «одноименной» камерной хоррор-фреской Ридли Скотта про монстров, которые выращивали свое потомство в телах людей. Перевод названия как «Другой» – очевидный ход в сторону фильма «Другие», ставшего в некоторых кругах культовым и работающего на схожую тему мистического чужого присутствия. На деле Godsend (а именно так звучит английский оригинал) означает «Нечаянное счастье». Это название фильма увязано с названием клиники-института, где происходит действие, и по ходу этого самого действия имя клиники переводится уже как «Посланный Богом». Ну, можно, конечно, и так, но все-таки Godsend – это именно то, что я сказала; хотя этимология схвачена верно, поскольку для англичан той эпохи, когда сформировалось данное слово, всякая удача посылается (send) Богом (God). Может быть, и не стоило бы так подробно разбирать название фильма, если бы оно не было крепко связано с его основным смыслом. Смысл же вот какой. У счастливой супружеской четы (Грег Киннир и Ребекка Ромейн-Стамос) погибает восьмилетний сын Адам (Кэмерон Брайт). Но не успевают они должным образом оплакать горе, как откуда ни возьмись появляется гениальный доктор Уэллс (Роберт Де Ниро), который предлагает несчастным заново обрести утраченное, имплантировав клетку с ДНК Адама в яйцеклетку матери и таким способом клонировав погибшего ребенка. За этой процедурой, напоминающей стандартное искусственное оплодотворение, следуют нормальная беременность и счастливые восемь лет жизни с мальчиком, как две капли воды похожим на Адама. Счастливые – до того момента, как сыну исполняется восемь: в этом возрасте умер прежний «экземпляр», и его двойник вступает под покров непрекращающегося кошмара. Но еще до того как начинаются кошмары, проясняется первый пласт смысла этой кинокартины. Доктор Уэллс говорит, что все клетки суть клоны первичной стволовой клетки, клетки-прототипа. Внутри мира, данного в фильме, такой клеткой оказывается мальчик Адам, которого можно клонировать до бесконечности (слова об этом будут сказаны уже ближе к финалу). Адам – это библейский первочеловек, от коего пошел весь род человеческий. Следовательно, развитие человечества заявлено как клонирование, то есть дублирование одного и того же изначального набора признаков во множестве случайных вариаций. Дальше – больше. Процесс такого клонирования изобретает врач, который в исполнении Роберта Де Ниро слишком уж явно напоминает другого персонажа этого актера – Луи Цифера из «Сердца Ангела». То есть – сатану. И нет ничего удивительного в том, что вместе с ДНК того, первого, как бы непорочного Адама он привнесет в хромосомный набор двойника еще нечто, что разломает сознание и природу Адама-II надвое. В восемь лет новому Адаму начнет в кошмарах являться другой мальчик такого же возраста – по имени Закари. Обратимся снова к Библии. В этом корпусе текстов довольно много персонажей с именем Захария, но в их числе есть и тот, что упомянут в 24-й главе Второй книги Паралипоменон. Это сын священника, устами которого Господь обвинил Свой народ в нарушении заповедей. Народ в ответ побил Захарию камнями, и последними словами этого человека были: «Да видит Господь и да взыщет!» Конечно, вряд ли такие символические игры входили в замысел режиссера Ника Хэмма и его сценариста Марка Бомбэка, но зато все это прекрасно иллюстрирует основную идею фильма: люди, решившие обмануть природу и Бога, то есть преступившие вечные и неотменимые моральные нормы (а об этом герои говорят постоянно), неизбежно будут наказаны. И орудием возмездия как раз и станет то чужое, неведомое и злое, что войдет в человека вместе с поступком, даже если поступок совершил не он сам. Кроме обширной моральной рефлексии стоит отметить в фильме еще две вещи. Во-первых, авторы найдут выход, как в финале не дать одержать победу ни добру, ни злу (первое было бы слишком слащаво и неправдоподобно, а второе внесло бы либо черную депрессию, либо черную иронию: ни то ни другое явственно не входило в режиссерские планы). Во-вторых, эпизоды кошмаров благодаря раздвоенному, размытому и зате(м)ненному изображению, а также очень резкому монтажу и не менее резким наездам камеры действительно очень страшны. По крайней мере сидевшие позади меня барышни, менее стойкие к таким опытам, чем я, весь фильм вопили от неподдельного ужаса. В большинстве случаев я их очень хорошо понимала. Алина Воронцова