«Мечтая об Аргентине»: Рецензия Киноафиши
Похоже, в творчестве именитого британского кинодраматурга Кристофера Хэмптона наметился в последние годы очевидный прогресс. Если его «Опасные связи», поставленные Стивеном Фрирзом, были слишком декоративны (впрочем, первоисточник – роман Шодерло де Лакло – от декоративной сентиментальности, совершенно недостойной истинного либертена, могла спасти только постмодернистская ирония, каковая совершенно не входит в круг пристрастий Хэмптона), «Полное затмение» Агнешки Холланд вместо творчества Верлена и Рембо вываливало на зрителя их, образно говоря, не вполне свежее белье, а «Мэри Райлли» того же Фрирза полнилась дешевых пугательных трюков (в чем, правда, режиссер виноват гораздо больше сценариста), то «Секретный агент», снятый самим Хэмптоном, отличался уже гораздо большей утонченностью и сложностью характеров, а недавний «Тихий американец» Филлипа Нойса, где Хэмптон вместе с Робертом Шенкканом адаптировал известный роман Грэма Грина, – подлинный шедевр соединения острого сюжета и многофактурной психодраматической композиции. «Мечтая об Аргентине» – очередная и несомненная удача Кристофера Хэмптона и как сценариста, и как режиссера. Действие одноименного романа Лоуренса Торнтона, по мотивам которого поставлен фильм, разворачивается в Аргентине начала 80-х – во времена военной диктатуры. Характерной особенностью подобных диктатур служит тот факт, что под их благодетельной сенью постоянно пропадают люди, трупы которых со следами пыток и побоев находят потом в самых неожиданных местах (или не находят вовсе). С этим приходится столкнуться и Антонио Бандерасу, играющему средних лет драматурга, чью жену – журналистку, открыто выступавшую против военной хунты (Эмма Томпсон), – похитили люди в штатском. Надо сказать, что густая многомесячная щетина и визионерская скорбь в глазах идут Бандерасу гораздо больше, чем нелепые побрякушки, которыми его любит обвешивать Родригес в своих нескончаемых мексиканских фантазиях. Визионерская, кстати, в буквальном смысле, потому что сразу после похищения жены у главного героя начинаются озарения, где он видит ее последующие страдания, а также то, что происходит с другими жертвами преступлений хунты. В своем саду он устраивает каждый четверг собрания родственников пропавших, которые министр внутренних дел называет новой театральной постановкой, но которые на самом деле – не что иное, как сеансы ясновидения. И еще: бóльшую часть того, что он хочет сказать, Бандерас произносит шепотом, и вообще большинство героев говорят в этом фильме тихо. А это очень существенная деталь, потому что все самое важное в этой жизни требует речи тихой и некрикливой – непатетичной, что ли, и к тому же не разъеденной неистребимым модным иронизмом. Как у поэта: «Я скажу это начерно, шепотом, / Потому что еще не пора: / Достигается пóтом и опытом / Безотчетного неба игра». Игра разума и сновидения, происходящая в картине, действительно безотчетна. Очень скоро стирается грань между реальностью и сном, и героя начинают вести образы-символы, толкование которых оказывается самим способом человеческого существования: тени символизируют игру, птицы – свободу (пространство хэмптоновской мистической Аргентины чуть ли не до отказа заполнено птицами) и так далее. Весь фильм предстает в конечном счете не политической, несмотря на постоянные авторские ремарки вроде «Мы не должны забывать их преступления», и не мистической драмой, но драмой воображения (в строгом и прямом значении этого слова – рождения образов): недаром главный герой бросает всесильному генералу, что хунту уничтожит то, что ей никогда не будет подвластно, как бы ей этого ни хотелось, – воображение (imagination). Поэтому, кстати, название фильма – «Imagining Argentina» – переводится не как «Мечтая об Аргентине», но как «Воображая Аргентину», что далеко не одно и то же. И именно эта постоянная работа воображения становится сюжетом – не материалом для него, а непосредственно самим сюжетом. Разыгрываемые на сцене театра представления по «Маске Красной смерти» Эдгара По или об Орфее и Эвридике определяют линии судьбы причастных к этим представлениям героев, но еще важнее само продуцирование историй: как говорит скорбящему о своих родных драматургу хозяйка птиц (ее, кстати, сыграла Клер Блум, исполнившая роль Норы в киноверсии «Кукольного дома» Ибсена 1973 года – первом фильме, поставленном по сценарию Хэмптона), его жена еще жива, может быть, только потому, что он снова и снова проговаривает их историю. И здесь заключена несомненная истина человеческого существования: мы живем лишь до тех пор, пока рассказывается наша история; как только наша история рассказана, мы умираем. Vlad Dracula
