«Как малые дети»: Рецензия Киноафиши

Люди – удивительные существа; удивительные потому, что знают: в каждое мгновение своего существования они могут потерять тех, кого любят, – и тем не менее всё равно прожигают жизнь, как если бы эта жизнь была дарована им навечно. Сказанные только что слова, принадлежащие одной из героинь фильма Тодда Филда Little Children, – ключевой лейтмотив всей картины. Они наиболее точно характеризуют природу времени, в котором живут обычные люди из обычного городка и которое бьется внутри множества старинных часов, коллекционируемых старой дамой, с чьей фразы я и начал свой текст. Главная черта этого времени – среднестатистическая, статичная, стынущая рутина и одновременно жажда: именно поэтому персонажи обсуждают на своих литературных посиделках «Мадам Бовари», ведь флоберовская любимица как раз и вошла в историю потому, что попыталась разорвать круг повседневности, ровного, губительного, профанного времени и вырваться в мир (или, точнее, в миф) праздника, авантюры, свободы. Конечно, героиню романа ждал крах, поскольку Флобер – честный и умный человек, однако такой же крах ждет и в фильме того, кто попытается уничтожить ход времени. Сын старой дамы, увядающий педофил Ронни, только что выпущенный из тюрьмы и травимый немногочисленным полусельским-полугородским окружающим обществом, разобьет отмеряющие пошлую историю барочные часы и совершит радикальный, почти смертельный – и бессмысленный – акт преодоления собственного естества, но уже в соседнем кадре часы (вероятно, даже помимо режиссерской воли) возникнут на руке следующего персонажа, идущего проститься с ребенком, дабы через несколько часов начать новую жизнь с другой женщиной и другим духовным ритмом. Впрочем, и эта сюжетная завязь оборвется: попрощавшийся с сыном герой Патрика Уилсона не устоит перед искушением совершить героический трюк на скейтборде, о котором он мечтал, долгие месяцы наблюдая за вольной и легкой, как полет птицы, ночной жизнью юных скейтбордистов, а трюк бросит его в карету «скорой помощи», в привычные семейные объятия и в осознание того, что необходимо вернуться на круги своя и начать новый (но уже оптимистический, с точки зрения авторов фильма) отсчет со старой и привычной стартовой черты…

Кроме глубинной социальной аналитики «одноэтажной Америки», которую проделал в романе Little Children и в сценарии фильма прозаик-интеллектуал Том Перротта и одну из линий которой я попытался наметить выше, картина Тодда Филда характеризуется одним весьма интересным свойством: жанровые регистры включаются здесь не «снаружи», наслаивая на будничные зарисовки элементы трагедии, триллера или притчи, а «изнутри». Та обыденная жизнь, которая изображена в Little Children как будто бы обыденными средствами, – не материал или фон для притчи и триллера, а, собственно, они сами. Именно поэтому скрипящие в финальной тьме качели, предваряющие мысль о новом, грядущем обретении персонажами самих себя, или ночные насекомые, кружащие в ауре уличного фонаря на глазах у завороженной маленькой девочки (визуальный ход в сторону экранизированной Эдрианом Лайном «Лолиты», где режиссер со сценаристом, используя этот и подобные ему приемы, приблизились к адекватной интерпретации набоковского романа как инфернального гностического апокрифа), не вспарывают «картинку» своей инородностью, если угодно – иножанровостью, но, напротив, органично вырастают из разнорельефного (то нарочито «заземленного» и адюльтерного, то жестко обрубающего всякие плотские помышления) массива зафиксированной на пленке «карты будня». А умение показать таким способом мир, согласитесь, не столь уж частый дар.

Vlad Dracula