«Страшные сказки»: Рецензия Киноафиши
Шапито-шоу: угощение и распутничество
Маттео Гарроне, таксидермист (именно так называется его фильм 2002 года) современной итальянской реальности, взялся за барочное фэнтези по мотивам крестьянского фольклора. Материей его нового опуса, который, если следовать терминологии, сложившейся с конца XVIII века, зачат в царстве готического ужаса, – стал знаменитый «Пентамерон», он же «Сказка сказок: Забава для малых ребят», созданный в XVII столетии неаполитанским писателем Джамбаттистой Базиле на неаполитанском же диалекте. Гарроне не впервой баловаться партенопейским колоритом: два предыдущих его фильма, «Гоморра» и «Реальность», были сняты в Неаполе и ему же целиком посвящены. «Страшные сказки», правда, снимались в Тоскане, Апулии и на Сицилии, но почвой и плотью для них послужили именно неаполитанские предания. Дабы наглядно представить, что являет собою книга Базиле, риторически изощренная и при этом выдержанная в духе народной площадной комедии: сочной, просоленной, наперченной и безудержной, процитируем несколько отрывков.
«И потому позвала мужа и сказала ему: “Если мне сказочников не приведешь, меня как по пузу отлупишь и младенчика погубишь”. И князь, чтобы миновать такую беду, повелел срочно объявить подданным: в такой-то день – в час появления звезды Дианы, когда она приходит разбудить Рассвет, чтобы он хорошенько прибрал улицы, где должно будет прошествовать Солнце, – пускай все женщины той страны соберутся в условленном месте. Однако Тадео не имел охоты томить столь великое множество народа ради особенного удовольствия своей жены; да и самому ему невмоготу было видеть такую толпу. И выбрал он из всего города только десять сказочниц, самых лучших – тех, что казались самыми опытными и речистыми. И это были Цеца Хромая, Чекка Кривая, Менека Зобатая, Толла Носатая, Поппа-горбунья, Антонелла-ползунья, Чулла Толстогубая, Паола Косоглазая, Чометелла-паршивка и Якова-говнючка». «“Что ты сидишь еще в этом доме, нахлебник проклятый? Сгинь от меня, кусок мерзости! Уйди с глаз моих, халдей эдакий! Иссохни, чертополох окаянный! Вон проваливай, поросенок! Подменили мне тебя в колыбели, и вместо куколки, вместо красавчика, вместо ангельчика, вместо миленького моего мальчика подложили борова ненасытного!” Вот какие слова Мазелла говорила сыну, ругательски его ругая. И наконец, потеряв всякую надежду, что Антуон (так звали сына) повернет голову в добрую сторону, в один из дней, хорошенько намылив ему голову без мыла, схватила Мазелла скалку и начала снимать у него со спины мерку для кафтана. Антуон, не ожидавший такого поворота дела, когда увидел, как матушка по хребту его обмеривает, как по ребрам оглаживает да какой знатной подкладкой задницу ему подбивает, еле вырвался у нее из-под скалки и дал деру. И шел без роздыху чуть не до полуночи, когда в лавках у тетушки Луны уже зажглись фонарики. И пришел к подножию гор, да таких высоких, что с облаками в чехарду играли, кто кого выше. И тут, на корнях тополя, близ устья пещеры, вырубленной в скале, сидел орк; и – матушка моя! – какой же он был страшный! <…> Антуон взял осла и, не сказав орку даже “Счастливо оставаться”, запрыгнул верхом – и знай себе потрусил. Но и сотни шагов не проехавши, слез с осла и говорит ему: “Пошел, засранец!” И рта еще не успел он закрыть, как ослик стал из заднего места испражнять жемчуга, рубины, изумруды, сапфиры и алмазы, каждый величиной с орех. Антуон так и застыл с раскрытым ртом, глядя на столь прекрасные какашки, великолепные говняшки, на понос сей драгоценнейший, а потом с великим ликованием, наполнив переметную суму всеми этими радостями, снова забрался ослу на круп и, вложив ему ногами прыти, поспешил к ближайшей гостинице». «“А ну-ка прикрой свою сточную канаву, бабка чертова, рвоты-вызывалка, младенцев-душилка, дерьма кусок, говенный рот!” Услыхав эти новые вести своему дому, старуха до того рассвирепела, что уже полностью сбилась с компаса самообладания и вырвалась из стойла терпения: на глазах у пажа высоко задрав занавес своего убранства, она показала такую пасторальную сцену, что тут и Сильвио мог бы сказать: “Бегите, раскрывши глаза широко, с рогом…”».
Что делает с этим весело шкворчащим фольклорным цирком Маттео Гарроне? Он делает то, к чему книга Базиле приспособлена в наименьшей степени, – убийственно серьезную «готическую» драму, притом аккуратно сохраняя потешно-гротескную фактуру оригинала. Блистательная операторская работа Питера Сушицки, великолепная «атмосферная» музыка Александра Депла, ювелирный труд художника-постановщика Димитри Капуани и изумительные костюмы Массимо Кантини Паррини, – все «заточено» под возвышенную сказочную сагу, все пронизано, овеяно и напоено романтическими флюидами, будто неким, прости господи, флогистоном. При этом на экране мы видим карнавальное буйство макабрически-площадных преувеличений, приправленное обилием разрезаемого и поедаемого сырого мяса и представлениями в стиле цирка уродов. Вот Джон Райли, надевая водолазный шлем (!), идет закалывать местного Левиафана. Вот Хейли Кармайкл, играющей обезображенную химическими испарениями красильщицу, приклеивают упругую молодую грудь, чтобы ублажить похотливого короля, беспрестанно ломящегося в дверь, и чтобы в итоге героиня, подобно хармсовской старухе, вывалилась (точнее, была вывалена) из окна. Вот Тоби Джонс подковывает блоху, сбежавшую со страниц Лавкрафта. Вот Венсан Кассель оказывает языковое содействие лесбийскому сексу, а затем уже просто ползает посреди избыточной рубенсовской плоти, разрываясь между Бахусом и палеолитическими Венерами. Вот внушительный огр-людоед, приведя в дом королевскую дочку, заботливо прибирается, сметая в угол чьи-то кости и отрывая от кого-то еще вполне свежую руку. И разумеется, королевских особ развлекают русский медведь (куда же без него?) и говорящий на чистейшем русском медвежий дрессировщик, завершающий выступление как нельзя более подходящим словом: «Салютик!» Собственно, новый фильм Гарроне – это такой сам себя пародирующий двойной салютик: неаполитанской сказке и готическому роману.
Плывут левиафаны – привет, Маттео!
Пролетают старухи – привет, Маттео!
Пробегают огры – привет, Маттео!
А пройдут медведи – салют, Маттео!
Сергей Терновский