По ту сторону отчаяния
Недавно в Пионере, в рамках ММКФ, показали фильм-событие. Участник программы «Форум» 68-го Берлинале, четырехчасовой «Слон сидит спокойно» - первое творение молодого китайского режиссера Ху Бо. И последнее. Прошлой осенью 29-летний режиссер покончил с собой, так и не дожив до фестиваля.
Говорят, одним из поводов послужил конфликт с продюсером: имя компании сейчас вычеркнуто из титров. Как бы то ни было, в контексте фильма, с его насыщенной атмосферой танатоса, это событие приобретает особенное звучание: неумолимой неизбежности, сбывшейся грезы о смерти. Тогда как сам фильм, в котором Ху Бо выступил сценаристом, режиссером и монтажером - отмечен не только печатью зрелого кинематографического и поэтического таланта - но и отчаянного желания жить, несмотря на всю смерть на Земле.Блеклое, обволакивающее пространство провинциального китайского городка - словно прокрученное многократно в стиральной машине. Потускневшие, вымытые цвета - в общей гамме стекшиеся в холодный серый. Дышащее туманом и мусором, близостью шахт, к которым каждое утро на допотопных тарантайках чьи-то матери везут продавать дешевые шмотки. Пока чьи-то отцы прозябают дома, уволенные за взятки - и срывающие свою злобу на детях, «провонявших» квартиру.
Провонялся давно весь город - отсырел, отсерел и покрылся плесенью. Плесенью нелюбви, равнодушия, беспробудного эгоизма, отсутствия цели и перспектив - разве что торговать шашлыками на рынке. Дети города тоже уже поражены общим внутренним вирусом: упорным выстраиванием стен.
За возведенным забором своего «я» они, как и остальные, почти не видят других - камера останавливается на их персоне, размывая остальное пространство кадра. Эта замкнутость на себе - не вдумчивая самоуглубленность ищущих, а тотальная духовная пустота, врожденное отсутствие протяженности. Как у пустырей города, бессмысленно отгороженных заборами.
У забора есть прореха: общественный и семейный долг - то, что традициями поддерживает в человеке видимость человеческого; правит укладом отношений. Из долга дружбы подросток Вэй Бу защищает товарища перед местными bullies - а по сути, из собственного не-комфорта, равнодушия к экзистенции: «убьют - и хорошо».
Из долга совести главарь местной банды Ян Чен хочет скрыться от горя: случившегося по его вине самоубийства друга - а по сути, из собственного стыда от того, что ему ничуть не больно. Как не больно от того, что покалечили его младшего брата - за что он тоже должен мстить, не любя.
Из чувства долга юная Хуан Лин не может бежать из дома вместе с Вэй Бу, к которому тяготеет, а по сути - из собственной ненависти, желающей отыграться на матери. За помятый торт, за вечно текущий унитаз, за разбросанные по квартире лифчики - дочь спит с женатым мужчиной, чувств к которому не питает.
Из чувства долга пенсионера Ван Джина хочет отправить в дом престарелых собственная семья, а по сути - из желания прибрать к рукам его квартиру. Но этого, собственно, и не скрывают. У старика тоже есть долг - уход за собакой, а желание жить у себя дома - не в счет.
Четыре героя, выхваченные из карты города, и окружающие их «близкие» - все суть один: человек. Человек усредненный: существо отчужденное, жалкое, неуверенное, но невыносимо высокопарное. Но и у этого существа есть шанс: возможность в выцветшей мгле пустырей увидеть слепящую чистоту снега. Белоснежные монтажные вставки в общей серости появляются редко, несколько раз за четыре часа - но появляются. Суля надежду и неутраченную мечту.
Впервые - в начале: когда за кадром идет рассказ о слоне. Слон находится в Маньчжурии, куда идут поезда и из нашего города. Он живет в большом цирке, гораздо больше местного «Парка обезьян» - или же популярного интернет-кафе, совмещенного с бильярдной. Слон спокойно сидит - неподвижный целыми днями, что бы ни случилось - живое изваяние.
Цирковая реклама единственным ярким пятном алеет на бесконечных заборах города, маня тех, кто еще может - или сможет поневоле, загнанный обстоятельствами - возыметь мечту. Увидеть слона - как исполинского чудо-кита из «Гармоний Веркмейстера» Тарра - все равно что прикоснуться к другой жизни, обозначенной целью и нездешним смыслом. Прикоснуться к жизни.
Маньчжурия - не просто мечта о жизни, среди общего всесилия смерти. Это и есть жизнь: выбор света во мраке, отказ смириться, место для шага вперед. Иллюзорное «там», край-марионетка? Не узнаешь - пока не проверишь. Life begins on the other side of despair - учил Сартр. Свобода - по ту сторону отчаяния. Маньчжоу - Go.
И пусть все ружья, спрятанные по карманам - выстрелят. Собаки - окажутся кусачими. Смерть - неизбежной. Китай - далеким, но таким близким: мешковатые костюмы и однотипные стрижки, брань как способ поведения, задрипанные автобусы, выцветшие магазинные вывески и искореженный грязевой ландшафт… Ночь. Улица. Пустырь. Лапшичная.
Все будет так. Но есть исход. Как бы медленно и обреченно ни плелись наши герои по краю бездны - про игру актеров даже и говорить неловко: перед нами словно обычные люди, живущие свою маленькую жизнь - тесно сопровождаемые за плечом камерой, сливающиеся с пронзительной красоты музыкой (композиции китайской построк-команды Hua Lun - хочется найти и слушать все), неловкие в своих действиях: от поедания супа до выстрела - они обязательно придут к одной точке.
В конце концов, важно только одно: если поезд отменили - можно поехать на автобусе. Да, долго. Да, неудобно. Да, в обход. Но что делать, если только так можно услышать рев слона?…
Недавно в Пионере, в рамках ММКФ, показали фильм-событие. Участник программы «Форум» 68-го Берлинале, четырехчасовой «Слон сидит спокойно» - первое творение молодого китайского режиссера Ху Бо. И последнее. Прошлой осенью 29-летний режиссер покончил с собой, так и не дожив до фестиваля.
Говорят, одним из поводов послужил конфликт с продюсером: имя компании сейчас вычеркнуто из титров. Как бы то ни было, в контексте фильма, с его насыщенной атмосферой танатоса, это событие приобретает особенное звучание: неумолимой неизбежности, сбывшейся грезы о смерти. Тогда как сам фильм, в котором Ху Бо выступил сценаристом, режиссером и монтажером - отмечен не только печатью зрелого кинематографического и поэтического таланта - но и отчаянного желания жить, несмотря на всю смерть на Земле.Блеклое, обволакивающее пространство провинциального китайского городка - словно прокрученное многократно в стиральной машине. Потускневшие, вымытые цвета - в общей гамме стекшиеся в холодный серый. Дышащее туманом и мусором, близостью шахт, к которым каждое утро на допотопных тарантайках чьи-то матери везут продавать дешевые шмотки. Пока чьи-то отцы прозябают дома, уволенные за взятки - и срывающие свою злобу на детях, «провонявших» квартиру.
Провонялся давно весь город - отсырел, отсерел и покрылся плесенью. Плесенью нелюбви, равнодушия, беспробудного эгоизма, отсутствия цели и перспектив - разве что торговать шашлыками на рынке. Дети города тоже уже поражены общим внутренним вирусом: упорным выстраиванием стен.
За возведенным забором своего «я» они, как и остальные, почти не видят других - камера останавливается на их персоне, размывая остальное пространство кадра. Эта замкнутость на себе - не вдумчивая самоуглубленность ищущих, а тотальная духовная пустота, врожденное отсутствие протяженности. Как у пустырей города, бессмысленно отгороженных заборами.
У забора есть прореха: общественный и семейный долг - то, что традициями поддерживает в человеке видимость человеческого; правит укладом отношений. Из долга дружбы подросток Вэй Бу защищает товарища перед местными bullies - а по сути, из собственного не-комфорта, равнодушия к экзистенции: «убьют - и хорошо».
Из долга совести главарь местной банды Ян Чен хочет скрыться от горя: случившегося по его вине самоубийства друга - а по сути, из собственного стыда от того, что ему ничуть не больно. Как не больно от того, что покалечили его младшего брата - за что он тоже должен мстить, не любя.
Из чувства долга юная Хуан Лин не может бежать из дома вместе с Вэй Бу, к которому тяготеет, а по сути - из собственной ненависти, желающей отыграться на матери. За помятый торт, за вечно текущий унитаз, за разбросанные по квартире лифчики - дочь спит с женатым мужчиной, чувств к которому не питает.
Из чувства долга пенсионера Ван Джина хочет отправить в дом престарелых собственная семья, а по сути - из желания прибрать к рукам его квартиру. Но этого, собственно, и не скрывают. У старика тоже есть долг - уход за собакой, а желание жить у себя дома - не в счет.
Четыре героя, выхваченные из карты города, и окружающие их «близкие» - все суть один: человек. Человек усредненный: существо отчужденное, жалкое, неуверенное, но невыносимо высокопарное. Но и у этого существа есть шанс: возможность в выцветшей мгле пустырей увидеть слепящую чистоту снега. Белоснежные монтажные вставки в общей серости появляются редко, несколько раз за четыре часа - но появляются. Суля надежду и неутраченную мечту.
Впервые - в начале: когда за кадром идет рассказ о слоне. Слон находится в Маньчжурии, куда идут поезда и из нашего города. Он живет в большом цирке, гораздо больше местного «Парка обезьян» - или же популярного интернет-кафе, совмещенного с бильярдной. Слон спокойно сидит - неподвижный целыми днями, что бы ни случилось - живое изваяние.
Цирковая реклама единственным ярким пятном алеет на бесконечных заборах города, маня тех, кто еще может - или сможет поневоле, загнанный обстоятельствами - возыметь мечту. Увидеть слона - как исполинского чудо-кита из «Гармоний Веркмейстера» Тарра - все равно что прикоснуться к другой жизни, обозначенной целью и нездешним смыслом. Прикоснуться к жизни.
Маньчжурия - не просто мечта о жизни, среди общего всесилия смерти. Это и есть жизнь: выбор света во мраке, отказ смириться, место для шага вперед. Иллюзорное «там», край-марионетка? Не узнаешь - пока не проверишь. Life begins on the other side of despair - учил Сартр. Свобода - по ту сторону отчаяния. Маньчжоу - Go.
И пусть все ружья, спрятанные по карманам - выстрелят. Собаки - окажутся кусачими. Смерть - неизбежной. Китай - далеким, но таким близким: мешковатые костюмы и однотипные стрижки, брань как способ поведения, задрипанные автобусы, выцветшие магазинные вывески и искореженный грязевой ландшафт… Ночь. Улица. Пустырь. Лапшичная.
Все будет так. Но есть исход. Как бы медленно и обреченно ни плелись наши герои по краю бездны - про игру актеров даже и говорить неловко: перед нами словно обычные люди, живущие свою маленькую жизнь - тесно сопровождаемые за плечом камерой, сливающиеся с пронзительной красоты музыкой (композиции китайской построк-команды Hua Lun - хочется найти и слушать все), неловкие в своих действиях: от поедания супа до выстрела - они обязательно придут к одной точке.
В конце концов, важно только одно: если поезд отменили - можно поехать на автобусе. Да, долго. Да, неудобно. Да, в обход. Но что делать, если только так можно услышать рев слона?…
Authorization by email