Хоррор, аттракцион, реконструкция: Каким получился «Чернобыль» от HBO

Второй эпизод «Чернобыля» начинается с мозаичного панно «Кузнецы современности», которое в реальности находится в киевском Институте ядерных исследований, а в сериале предваряет сцену в аналогичном минском НИИ, где утром в субботу 26 апреля 1986-го года отважная исследовательница Ульяна Хомюк (Эмили Уотсон) замечает, что радиоактивный фон повышается не внутри, а снаружи помещения.

Впервые так детально воссозданная на экране, авария на Чернобыльской АЭС в сериале HBO равна себе и пока (в трёх первых сериях) не претендует на то, чтобы быть метафорой — крушения ли послевоенной веры в научно-технический прогресс, коллапса ли Советского Союза или экзистенциальной катастрофы вообще, как было это у Александра Миндадзе в картине «В субботу».

Интернациональную команду авторов в меньшей степени, чем нас, интересует Чернобыль, как финальный катаклизм советской Атлантиды — но атрибуты этой затонувшей цивилизации заполнили пространство экрана, подчинили себе эстетику и драматургию; шаткая мебель на кухне, дуршлаг на стене, кварцевый будильник, усы у мужчин, зелёная масляная краска на стенах — безошибочное узнавание, мы в музее советского быта, в который после эвакуации превратилась и сама покинутая Припять. Сегодня, приехав на экскурсию в этот пожираемый лесом скелет города, мы, как астронавт в финале «Планеты обезьян», оказываемся на родной земле, но через сотни лет после смертоносной ядерной войны.

И новому «Чернобылю» — отчасти хоррору, отчасти аттракциону, отчасти исторической реконструкции — по-своему удаётся это погружение в недавнее прошлое из далёкого будущего. Спойлеры невозможны, ведь мы уже знаем, что один покончил собой, другие умерли, что жена пожарного у постели мужа сошла со страниц «Чернобыльской молитвы» Светланы Алексиевич, а Советский Союз прекратил своё существование — и цепь этих известных событий проходит на экране, как череда сменяющих друг друга монументальных фресок или мозаичных панно: медленно летит пепел на засыпающий в неведении город; медленно встают добровольцы, идущие на смерть; медленно бросают медсестры одежду и каски пожарников в коридоре московской больницы, медленно льётся бетон на свинцовые гробы первых умерших.

Они иногда заставляют в восхищении открывать рот — эти темные фрески, сгустки изображения, в которых поразительно точная реконструкция перемешана с беллетристикой: не было никогда Ульяны Хомюк, лучше академика Легасова и других мужчин знающей, как предотвратить неминуемую гибель половины Европы — особенно той её части, что попала под протекторат СССР после Второй мировой войны; и не в чистом поле под Москвой хоронили первых облучённых, а на Митинском кладбище, где теперь стоит памятник. Но ни в декорациях, ни в костюмах, ни в придуманных обстоятельствах, ни в актерской игре нет фальши — особенно убедителен в роли главы комиссии по ликвидации последствий Бориса Щербины шведский актер Стеллан Скарсгаард, помнящий события, как любой в его поколении: это в Швеции сработали системы оповещения, разнося весть по миру, это в Швеции годами после аварии нельзя было собирать грибы. Неизбежная проблема оригинала — советские люди говорят на английском языке — обозначена серией аккуратных оммажей языку русскому: подлинная запись переговоров в первые минуты и программа Центрального телевидения; стихотворение Константина Симонова в титрах второй серии.

Авария на Чернобыльской АЭС входит в число памятных дат, которые отмечаются в России на государственном уровне; недавно было объявлено, что свой проект о Чернобыле запускают продюсер Александр Роднянский и режиссёр Данила Козловский — при поддержке Администрации Президента РФ. Для Украины Чернобыль — ключевое событие новейшей истории; в недавней книге гарвардского исследователя Сергея Плохия детально описывается, как экологическое движение после аварии, объединившись с украинским национализмом, стало важным фатором отпадения Украины от России и окончания Советского Союза.

Трудно сказать, способно ли сегодня российское или украинское кино на такой высокий уровень реконструкции, на такую проработку документальных источников и хроники, однако именно этот сериал HBO впервые так очевидно заявляет в пространстве мировой поп-культуры о неоспоримом факте: Чернобыль не принадлежит ни России, ни Украине — как Хиросима или Освенцим; это — напоминание о максимальных разрушениях и максимальном героизме, на которые способен человек; Чернобыль принадлежит всему человечеству.

В России «Чернобыль» доступен к просмотру подписчикам «Амедиатеки».