Джеймс Кэмерон о фантастике в кино и литературе: Фрагмент книги «История научной фантастики»

В феврале в издательстве АСТ выходит книга «История научной фантастики Джеймса Кэмерона». Это солидная и богато иллюстрированная энциклопедия, которая служит своеобразным компаньоном вышедшему в прошлом году одноименному документальному сериалу. В книгу вошло то, что Кэмерон не смог уместить в свой телепроект – огромные и обстоятельные интервью с теми людьми, кто определил облик современной кинофантастики. Стивен Спилберг, Джордж Лукас, Кристофер Нолан, Гильермо дель Торо и Арнольд Шварценеггер (и сам Кэмерон) вспоминают ранние годы, говорят о том, какое влияние фантастика оказала на их профессиональное становление, рассказывают малоизвестные подробности со съёмок своих фильмов и рассуждают на тему то, что ждёт нас в будущем.

Помимо интервью в книгу вошли эссе об истории жанра, фотографии со съёмочной площадки, постеры и кадры из наиболее значимых научно-фантастических фильмов, а также никогда прежде не публиковавшиеся рисунки, наброски и концепт-арты Джеймса Кэмерона.

Киноафиша представляет фрагмент беседы Джеймса Кэмерона с журналистом и сценаристом Рэндоллом Фрэйксом.

Джеймс Кэмерон: Научная фантастика побуждает тебя мыслить иначе. Она, разумеется, не может заставить тебя думать иначе, но может предложить взглянуть на вещи с другой перспективы. И если ты можешь сделать это глазами инопланетной культуры, которая видит Вселенную иначе, чем ты, и которую ты только что определил как потенциальную угрозу, так почему бы не провернуть ту же махинацию с другими людьми, которые видят Вселенную не так, как ты?

РФ: Когда я был ребенком, в научной фантастике меня привлекала способность впитать в себя несправедливости, неустойчивости и прочие вещи, которые не работают должным образом, принять их и предложить возможные способы исправления ситуации.

ДК: Или способность рассказать, насколько плохо все будет, если мы и дальше продолжим двигаться в том направлении. Но, в конечном счете, ты можешь предоставить это фэнтези. Можешь предоставить это социологической научной фантастике. Твердая научная фантастика больше интересуется отношениями человека и технологии. Люди неотделимы от своих технологий. Мы доминируем над всей планетой, мы возвышаемся над царством животных, и все, чего мы достигли, по крайней мере с точки зрения контроля над окружающей средой, — наши источники пищи, энергии и так далее, — всем этим мы обязаны технологии. Все это идет от нашей способности развиваться вместе с технологиями. Мы встали на задние лапы, чтобы пользоваться пальцами рук не только для движения. Это позволило нам взять обломки известняка, заточить их и таскать повсюду с собой на случай, если нам понадобятся когти, хотя мы родились и без них. Мы могли убить кого-нибудь и целую вечность таскать его на спине. Мы могли подобрать что-нибудь и унести с собой, или вырыть что-нибудь из земли и понести с собой, поскольку мы теперь прямоходящие. Так что вся история человеческого восхождения основывается на технологии, на том, как она влияет на нашу физическую эволюцию, в частности на увеличение мозга. Что впоследствии отражается в очередном развитии технологий, и все это продолжается, раскручивается, а в итоге приводит нас туда, где мы находимся сегодня. Таким образом, научная фантастика становится наиболее широко распространенным видом массового искусства, поскольку рассказывает о нас, наших технологиях и о том, как мы с ними сосуществуем. И все это развивалось на протяжении миллионов лет. Я хочу сказать, что первые каменные орудия появились больше полутора миллионов лет назад. Так что это происходит уже очень долго, но это долгосрочный план. И эволюция ускоряется. Я даже не уверен, что десять тысяч лет назад мы знали, что такое колесо. Мы открыли для себя металлы только пять тысяч лет спустя, а сейчас находимся в такой точке кривой, что даже не сможем предсказать, где будем через двадцать лет.

РФ: Разве что ты не читаешь научную фантастику.

ДК: Смотри. Научные фантасты всегда пытаются заглянуть в завтрашний день и понять, что все это значит. Но в итоге все сводится к тому, что они просто не в состоянии придумать все те вещи, которые анонсируются в Кремниевой долине. Проблема в том, что со временем расстояние между будущим, которое ты себе представляешь, и будущим, в котором ты сам живешь, существенно сократилось. И одновременно все те вещи, которые принимались за данность научными фантастами сороковых, пятидесятых, шестидесятых годов — межзвездные путешествия быстрее скорости света, например, — все еще недоступны нам. Огромную скорость набрала наша краткосрочная, повседневная совместная эволюция с технологиями, а великие мечты научной фантастики все еще остаются мечтами. Сегодня мы ничуть не ближе к покорению Вселенной, чем были в тридцатых годах, когда Хьюго Гернс и Джон В. Кэмпбелл впервые представляли, как будет проходить это покорение. Мы выбрались на околоземную орбиту, в шестидесятых и семидесятых несколько раз слетали на Луну и с тех пор не возвращались. С 1972 года мы не отправляли людей с поверхности Земли куда-то дальше орбитальных станций. Забавный факт — мы достигли пика и шагнули назад. Теперь наши роботы отправляются в космос и делают удивительные вещи. Мы добрались до самых краев Солнечной системы и далеко за ее пределы, если брать в расчет «Вояджеры».

РФ: Ты лично проинтервьюировал шестерых людей для «Истории научной фантастики Джеймса Кэмерона»: Гильермо дель Торо, Джордж Лукас, Кристофер Нолан, Арнольд Шварценеггер, Ридли Скотт и Стивен Спилберг. Почему ты выбрал именно их?

ДК: Я думаю, нам весьма повезло, что нам дали интервью некоторые из главных творцов научной фантастики в массовой культуре… Для меня само собой разумеющимся было обратиться за комментариями и данью уважения к жанру, который сделал их очень популярными, к Джорджу, Стивену, Гильермо и всем остальным парням из этого списка. Дело обстояло примерно так: отлично, парни, мы все игрались в этой песочнице на протяжении значительной части нашей карьеры. Не все наши фильмы можно отнести к научной фантастике, но все вместе мы бесспорно сделали кучу важных вещей и сняли множество жанроопределяющих фильмов, а заодно заработали кучу денег. Так почему бы нам не поделиться с аудиторией, с чего все началось для нас и что зацепило нас в детстве? Какие темы интересовали нас в детстве и юности, когда мы еще только формировались как художники? Почему эти идеи так много значат для нас? И я думаю, что получившиеся интервью говорят сами за себя. Ты действительно видишь общие темы с такими людьми, как Джордж, Стивен и все остальные. Они не просто поигрались в этой песочнице, они должны были так поступить, потому что именно такие идеи и такие образы находятся у них в головах. И им нужно было как-то вытащить все это наружу.

РФ: Это подобно видению, видению художника.

ДК: Именно. И они хотели поделиться этим с остальным миром. Это находится у них в голове, и, будучи кинематографистами, они должны были вытащить это наружу. С писателями все то же самое. Некоторые пишут в более визуальном стиле, они могут описать сцену так ярко, что ты можешь представить ее в своей голове. И может быть, много лет спустя, когда книгу экранизируют и ты увидишь эту сцену на экране, ты скажешь: «Ага. Так я все себе и представлял». Ну, или, как говорит моя шестнадцатилетняя Клэр: «Я даже не пойду на этот фильм в кино. Они по любому снимут его не так, как я себе представляла».

РФ: В сериале вы много говорите об отличиях жанра научной фантастики по отношению к другим жанрам, например фэнтези. Почему так важно отметить это отличие и что такого предлагает научная фантастика, что не способны предложить смежные жанры?

ДК: Первым делом, если ты что-то читаешь или смотришь фильм, и тебе это нравится, так ли важно классифицировать все это? Но мне кажется, что среднестатистический зритель должен уметь различать разницу между научной фантастикой и ужастиками. Они часто перемешиваются, но в целом четко отличаются друг от друга. Вы можете посмотреть научнофантастический фильм ужасов, и «Чужой» служит тому прекрасным примером. Но лично я назову «Чужой» в первую очередь научно-фантастическим фильмом. Его действие разворачивается на корабле в глубоком космосе, что, на мой взгляд, автоматически переносит ленту в жанр научной фантастики. Так ли это важно? Не думаю. Если тебе что-то нравится, жанр не имеет значения. «Трансформеры» — это научная фантастика или фэнтези? Да какая разница? Это «Трансформеры».

РФ: Сдается мне, что «Бегущий по лезвию» (1982) — это научно-фантастическая версия «Франкенштейна», особенно в отношении Роя Бэтти…

ДК: Да, во множестве историй об андроидах или искусственных людях они харизматичнее и интереснее своего создателя. В оригинальном «Франкенштейне» монстр куда интереснее Виктора. И так же обстоят дела во множестве воплощений этой истории.

РФ: Это же живое воплощение идеи «Что есть человек»?

ДК: Что в свою очередь является одной из основополагающих тем научной фантастики. Что есть человек? Мне кажется, ответ на этот вопрос таков: «Чтобы быть человеком, ты должен верить в то, что ты человек. Даже если ты робот, даже если ты разумный пес». Смысл в другом. Что есть человек? И что такое эмоциональное сознание, которое равно или даже превосходит человеческое и которому должны быть положены те же права, уважение и достоинство? Но, в конечном итоге, я не думаю, что научные фантасты по большей части пишут о том, как мы на самом деле повстречаем инопланетные расы, поскольку для нашей современной жизни это абсолютно неважно. Их настоящая задача заключается в том, чтобы понять, как написать историю о контакте со внеземными цивилизациями и попытках понять их, свыкнуться с ними и взаимодействовать с ними? Как мы взаимодействуем с культурой, которой не понимаем.

РФ: Как в «Прибытии».

ДК: В точности как в «Прибытии». Так какие культуры мы не понимаем? Мы определенно не понимаем крайне безапелляционную религиозную террористическую культуру, которая стоит за атаками 11 сентября, иначе бы мы сочли этот сценарий возможным и предотвратили его. Это подобно ситуации с нападением пришельцев. На следующий день у меня было две мысли. Первая: я хотел стереть их в порошок. Вторая: я хотел выучить арабский, прекратить делать то, что я делаю, как кинематографист, и попытаться понять мир с их точки зрения, потому что это казалось мне единственной возможностью предотвратить вторую подобную атаку. И я осознал, что мы попросту не понимаем их. Думаю, что сейчас у нас присутствует куда лучшее понимание «их». Они крайне разделены — до такой степени, что приходится прилагать постоянные усилия, чтобы понять различия между всеми фракциями, сектами и тому подобными организациями. Но мне кажется, что американская публика в общем тогда слабо понимала, что происходит. А теперь ты читаешь книгу наподобие «Дюны» и понимаешь, что все это было уже там. Фрэнк Герберт, скорее всего, писал о моджахедах и их борьбе с Россией, я не знаю точную хронологию этого конфликта, но в истории девятнадцатого и двадцатого века было немало событий, в которых кочевые арабские народы сталкивались с имперскими силами, будь они английскими или какими-либо еще.

РФ: «Пряность» из «Дюны» — это же нефть.

ДК: Ага, «Лоуренс Аравийский», верно? Так что в конечном итоге все свелось к нефти. Так что «пряность» — это нефть. Вероятно, Герберт комментировал то, как американцы и британцы вырезали всю Месопотамскую долину. Поделили ее на разные страны, не учитывая границ тех или иных племен и народов, что и привело ко всем современным проблемам, ведь никто не понимал эти культуры. Но именно это и делал Герберт в «Дюне». Он говорил, что фримены — это моджахеды. Фримены напоминали афганских военачальников или современных террористов. Если ты прочитаешь «Дюну» сейчас, ты получишь совершенно иной взгляд на ситуацию. Идем дальше. Давай взглянем на «Звездные войны». Парни из пустыни, горстка побитых повстанцев, с помощью на коленках собранного вооружения воюют с великой империей. Это опять же борьба моджахедов против России, в те времена это было бы отличным ориентиром. Кстати, я уверен, что «Дюна» сильно повлияла на «Звездные войны». Но спроси себя: как я вообще могу болеть за повстанцев в «Звездных войнах», если на самом деле я работаю на Империю? Поскольку, будучи американцем, ты работаешь именно на Империю. Все так просто. Ты можешь не носить белую броню штурмовика и вообще быть уборщиком на «Звезде смерти», но ты все равно работаешь на Империю.

РФ: Это может быть очень важной чертой жанра научной фантастики. Он может научить нас смотреть на себя так, как могли бы посмотреть пришельцы.

ДК: Именно. Так каждый может переживать за горстку повстанцев, взорвавших «Звезду смерти». Но мне кажется, что есть кое-какие ограничения. Эту мысль могут выложить у тебя прямо перед носом, но если ты сам не сможешь провести параллели с обычной жизнью, то в конечном итоге ты просто прочел приятную книгу или посмотрел интересный фильм. Но фильм не получил от тебя никакой отдачи. Мне кажется, только маленькая часть аудитории на самом деле думает: «О, это же значит, что в этой истории злодей — я». Очень немногие способны на подобный образ мысли.

РФ: Если посмотреть трилогию приквелов в «Звездных войнах», это становится предельно очевидно.

ДК: Именно. «Вот так демократия и умирает — под гром аплодисментов».

РФ: Как ты думаешь, есть ли какой-то смысл писать сценарии и снимать такие фильмы, чтобы побуждать человечество стать лучше? Чтобы показать им возможные пути к совершенствованию?

ДК: Не, ну это совсем уж риторический вопрос, поскольку именно этим я и занимаюсь. Именно в этом заключался смысл «Аватара» и его запланированных продолжений. Вопрос должен звучать иначе: «А вот ты лично веришь в то, что это сработает?» Я не знаю. Я не знаю, сработал ли «Аватар». Я заложил в него этот смысл, некоторые люди его уловили, но я уверен, что девяносто процентов зрителей просто наслаждались красивой картинкой, лихими приключениями и тому подобным. Может быть, процентов десять приняли заложенный в фильм смысл как призыв к действию или как предупреждение, к чему могут привести отсутствие уважения друг к другу и к природе, ведь именно эти проблемы и тянут нашу цивилизацию на дно прямо сейчас, угрожая нашему выживанию. Что касается зрительской аудитории, то «Аватар» настолько широко раскинул сети, что даже если в одном конкретном зрителе произошли микроскопические перемены, в мировом масштабе они должны были быть крайне значительными, ведь фильм посмотрели многие миллионы людей. Так что, быть может, достаточно всего одной песчинки, чтобы изменить отношение людей к миру, изменить их взгляды на мир, заставить их стать более терпимыми друг к другу, может быть, заставить их перестать голосовать настолько глупо, может быть, тогда это все сработает во благо. Лично я считаю, что невозможно оценить, сколько добра принес тот или иной твой фильм, если принес вообще, но как художник ты должен хотя бы попытаться принести это добро. Конечно, ты можешь попробовать наступить на горло собственной песне и сделать свое послание слишком очевидным, навязчивым и слишком банальным. Но в первом «Аватаре» зрители вообще не заметили его. «Аватар» был всего лишь большим, ярким, зрелищным спектаклем, в котором крылось множество других вещей. В следующий раз эти умники будут наготове и не пропустят этих левацких идей про обнимашки с деревьями. Уверен, Трамп напишет об этом в Твиттере.

РФ: Это показатель успеха.

ДК: Получается, если картина будет менее успешной, она принесет меньше пользы. В первый раз это было своеобразным троянским конем. Посмотрим. Я не собираюсь сдавать назад, но не хочу и вбивать смысл истории людям в головы. Я пытаюсь рассказать хорошую историю, существующую внутри заданных рамок, а люди или примут ее, или нет. И даже если они не примут заложенный мною скрытый смысл, они все равно смогут насладиться хорошей историей. Я не верю в ценности дона Корлеоне, но это не мешает мне любить фильм «Крестный отец». Тебе не нужно разделять ценности персонажей, чтобы переживать за них и наслаждаться сюжетом.